Школа ведьмовства №13. Сладкий запах проклятия - [12]

А вдруг все привиделось? Вдруг наведенный сон? Обман, иллюзия? Маленькая ложь, чтобы успокоить непредсказуемую чужачку?

Но душе было все равно. Она рвалась навстречу родному теплу. Это разум занимали сомнения и беспокойные мысли, душа же устремились к той, к которой так отчаянно взывала.

— Мама! — мысленный не то стон, не то вздох облегчения.

Я и сама своего голоса не слышала, но мама вдруг вскинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я дрогнула и почувствовала, как все мое существо жаждет окунуться в привычные теплые объятия, вдохнуть родной запах с нотками жасмина — ее любимых духов — почувствовать крепкие объятия тонких изящных рук. И оцепенение спало. Я подплыла к маме вплотную и сумела даже прикоснуться, почувствовать похолодевшую кожу маминой щеки под моей рукой.

— Миланка, — с облегчением выдохнула мама и попыталась перехватить мою руку. Безуспешно. Она хватала лишь воздух, а я чувствовала то, чего и хотела — родственное тепло от ее присутствия.

— Все-таки сбежала от меня, — уголки маминых губ скорбно опустились, несмотря на то, что она пыталась улыбнуться. В глазах поселилась печаль, но какая-то понимающая, смиренная. — Мама давно предупреждала. А я надеялась… Останешься, не пойдешь тем путем. Блага цивилизации… Общество другое… Да все ерунда. Ты другая. Такая, как мама. У тебя улыбка сверкала, глаза горели живым огнем только там, на речке в деревне, в лесах… Я вот не смогла. Другой всегда была. Не мое это.

Ее путаный монолог — тихое признание — заставило похолодеть, сомкнуть губы и настороженно вслушиваться в каждое слово, ловить каждую эмоцию, которые отражались на родном лице.

— Мама ушла, думала все, миновала беда, а нет, — она криво усмехнулась. — От судьбы не убежишь.

— Ты знала! — Не вопрос, утверждение. Но как ни странно даже намека на обвинение в моем тоне не было. Легкая грусть и даже облегчение. Не будет волноваться. Поймет. Уже поняла и приняла, оттого в глазах плещется эта нежность с налетом грусти.

— И ты знала, — она протянула руку и провела по моей щеке. Тень улыбки, наполненной горечью потери бабушки, легла на ее лицо, — помогала ей, слушала истории, с недоверием, да, оно-то и наполняло нас сомнениями. Меня, — исправилась она, — не обижайся на бабушку. По моей просьбе она молчала. Должна была рассказать позже, но не успела. Может, оно и к лучшему.

— Почему? Почему не сказали раньше? Я бы поверила. Вам бы поверила, — жарко, сбивчиво заговорила я, — в самый невероятный бред бы поверила, ведь вы не стали бы дурить голову. Да и бабушка… — осеклась и вдруг поняла: ведь и правда знала, бабушка была особенной. Не такой, как другие. С даром, который тратила даже в ущерб себе, чтобы помочь людям. Иногда днями напролет не могла с постели встать после помощи нуждающимся. — Она ведь учила меня. С самого детства. Для меня игрой было, а она исподволь готовила.

— И учила, и готовила, — кивнула мама, — ушла из того мира, да только душу и мысли там оставила. Жалела ежечасно. Знала, что не быть тебе счастливой в мире, что саму суть твою отвергнет.

— Но почему тогда ушла?

Мамино лицо потемнело. Она опустила глаза, сомкнула полные губы в тонкую нитку и тихо, словно нехотя проговорила:

— Ты учись. Внимательно, старательно, а об этом мы поговорим, когда время придет. Когда знания у тебя будут достаточные. Я не смогу объяснить, тонкостей не понимаю, — она вскинула виноватый взгляд и развела руками, — знаний не достает. А время придет, ты и сама все поймешь. И знать будешь, что делать. Только голову не теряй, доченька, она тебе светлой нужна. И помни: я люблю тебя, и буду ждать новых встреч. Тебе пора, — она вновь коснулась моей щеки, мягко улыбнулась, — иди.

— Подожди, — дернулась вперед, но что-то сильно ударило в грудь, отшвыривая от мамы, унося далеко от тревожного взгляда и мягкой улыбки. Воздух из груди выбило, а уже в следующее мгновение я очнулась, сидящей на стуле в кабинете директора, шепча, что тоже ее очень люблю и буду скучать. Услышала ли…

Ядвига Петровна шумно выдохнула, убрала ото лба и груди обжигающе ледяные руки и тяжело оперлась мне на плечи.

— Подождите, — взвилась я со стула и развернулась к директору, лихорадочно соображая, — я ведь не успела спросить, понять…

— Не так-то просто, девочка, душу на тропе удерживать, когда дорога лунная под ногами тает, — недовольно поджала губы женщина.

Оглядела ее, отчаянно хотела попросить новой попытки, еще несколько минут, но увидела испарину на лбу, которая в лунном свете сверкала, губы плотно сжатые, легкую бледность в серебристых лучах… Женщина была вымотанной, и у меня язык не повернулся просить о большем. Спасибо и на том, что было. А с остальным разберусь потом. В другой раз.

— Спасибо, — искренне поблагодарила директора. Сомнений в реальности происходящего не осталось.

— Отдыхай, Милана. Через три дня начнутся занятия, а если уж не изменишь решения своего, то через месяц я провожу тебя домой.

— Спасибо, — нервно кивнула, обняла себя за плечи и понуро поплелась к выходу. Если мамино сердце и обрело успокоение, как в заговоре Ядвиги Петровны говорилось, то мое — тревожно билось, отзываясь ворохом вопросов в голове.