Школа творческого чтения - [16]

· Что скрывается за молчанием персонажа в конкретной ситуации?

· Нет ли сходства внутренней жизни и поведения героя с твоей собственной?

Известно, что театральные деятели, воплощая образы на сцене, предварительно тщательно исследуют их, ставя перед собой сходные задачи и вопросы. Вспомним в этой связи слова Г.Товстоногова: «Я пытаюсь представить себе жизнь героев пьесы как жизнь реального человека, что они делали между актами. Важно знать, что они думали… Больше всего мне хочется понять даже не то, что они говорят и думают, а чего они не говорят, чего не думают, но хотели бы сделать». Так в творческом чтении познаются характеры людей, психология в образах. Так открывается читателю мир человечности, рушатся преграды между людьми.

Искать в чужой строке себя

У Бунина есть рассказ, герой которого, идущий ночью по бульвару, вспоминает стихи:

В одной знакомой улице

Я помню старый дом

С высокой темной лестницей,

С завешанным окном.

Чудесные стихи, думал он. И как удивительно, что все это было когда-то и у меня. Москва, Пресня, глухие снежные улицы, деревянный мещанский домишко – и я студент…

Там огонек таинственный

До полночи светил…

И там светил. И мела метель, и ветер сдувал с деревянных крыш снег, дымом развевал его и светилось вверху, в мезонине, за красной ситцевой занавеской… И читая мысленно следующие строки стихотворения, герой находил, что они совпадают с его когда-то виденным и пережитым. И он вспоминал, вспоминал. И отрадно было от всплывших образов прошлого и оживления пережитого.

Писатель воспроизвел в рассказе ту сторону восприятия художественного текста, которая связана с так называемой идентификацией – частичным или полным отождествлением читателя с героем или автором литературного произведения. А оно, в свою очередь, основано на ассоциативном мышлении, на работе памяти, на способности к сопереживанию и рефлексии. Выманенные со дна души читателя забытые события, факты, состояния, образы становятся по воле писателя живыми, активными, возбуждающими желание читать.

Иногда бывает достаточно одного конкретного совпадения, чтобы интерес к чтению был возбужден. Подтвердим это примером. Михал Ляндрес в статье «Поворот на Расстанную» (Нева, 2002, №4) вспоминает, как в Ленинграде разрушали Греческую церковь и как неожиданно упоминание об этом факте он встретил в стихотворении И. Бродского. Сходство ощущений и зрительных образов было для него потрясающим. Процитируем его мысль, возникшую в этой связи. «Когда в бесконечности сходящихся, как рельсы, строчек, нежданно-негаданно я обнаруживаю подобные узелки общности заключенного в них смысла с моей личной судьбой, то помимо почти детского восторга, растущего внутри, неизменно испытываю чувство умилительной близости, едва ли не соавторства с тем, кто их написал, а мое тающее в прошлом существование, единственным надежным свидетелем коего я остался, оживая под чужим пером, получает еще одно, неоспоримое подтверждение в достоверности, своего рода печать: «с подлинным верно».

Как видим, оживление личностно значимого события «под чужим пером» способно вызвать не только детский восторг, но и более важную для читательского развития реакцию – чувство соавторства с писателем и доверие к тексту. Что же касается детского восторга, то автор приведенных строк прав: для ребенка узнавание себя в герое, в его поступках и характере, едва ли не самый важный аргумент в пользу чтения и факт подтверждения ценности книги. Свидетельство тому – детские отзывы о прочитанном. Рассказывая о своих впечатлениях, о том или ином понравившемся произведении, дети стараются подчеркнуть, что нечто подобное, происшедшее с героем, бывало и с ними. Неслучайно они любят читать о сверстниках – в них они больше находят «узелков общности». Надо заметить, что идентификация дает возможность читателю не только пережить пережитое, но и, что особенно важно для ребенка, пережить непережитое. В этом и состоит, пожалуй, главная способность искусства. Читатель узнает себя в героях не только вчерашнего, но и себя сегодняшнего, и даже проецирует себя завтрашнего. Это объясняется тем, что подлинный писатель, как говорил Салтыков-Щедрин, «дает то, чем болеет в данную пору всякое честное сердце». Писателю удается лишь выразить читателю его же мысли и чувства, воплощая их в живом образе или в точно найденном слове. Интересный пример такого рода дан в повести В. Тендрякова «Весенние перевертыши». Дюшка Тягунов – тринадцатилетний подросток, питающий неясное чувство к однокласснице Римке Бретеневой и неспособный разобраться в нем, читая стихи Пушкина, натолкнулся на слова: «Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна». Они обожгли его открытием: стихи, обращенные к Наталье Гончаровой, выразили то, чем наполнено было его собственное сердце, но не находило словесного выражения. «Чужое перо» нашло слова, упорядочивающие смутные порывы и стремления подростка. (Заметим и другое: тут-то и возник первый внутренний толчок у Дюшки к чтению поэзии Пушкина).

Примеряя роль литературного героя на себе, как и себя представляя в роли персонажа, читатель усилиями души извлекает из своего сознания новый мир неведомых ему доселе мыслей и чувств, совершает открытие в себе тех внутренних ресурсов, о которых и не подозревал. Иначе говоря, открывая книгу, читатель открывает и себя. На важность этого момента обратил внимание известный критик и философ Ю.Карякин: «Пока ученик относится к литературе как свидетельству того, что происходит с другими, а не с ним самим, пока в чужом не узнает свое… пока не обожжется этим открытием – до той поры нет и самовыделки, нет и потребности в ней». Добавим – нет и желания читать. Вымышленные герои, открывая читателю его собственный душевный мир, одновременно стимулируют интерес к чтению, а порой решают читательскую (и не только) участь человека. Вот, например, что рассказал о своем пути к чтению в отрочестве известный французский актер Жерар Департье в одном из своих интервью: «В первой книге, которую я осилил, рассказывалось об одиноком человеке, жившем в деревеньке на юге Франции. Он бродил по окрестностям, изучал природу. Я стал отождествлять себя с этим героем. Тогда-то и появилась страсть к книгам. Ведь передо мной открылся неведомый мир, и он стал моим. Я начал читать запоем, проглатывая все книги, попавшиеся мне в руки. Вот почему я говорю, что меня спасло чтение».