Шишкин - [91]
И чем дальше, тем все злобнее и злобнее об Академии.
Я истощил все свои доводы за нее, наконец, перешел напрямик и спросил его: разве не все наши художники прошли ее школу?
— Строго говоря, ни один, кроме Репина, Поленова и еще нескольких, но этим как-то удалось работать там более или менее самостоятельно. Остальные числились только в ней или бросили ее в самый короткий срок. Я, например, скажете, был в Академии, что имею и профессора, и медали и прочее? Да, я четыре года числился в ней, и за все это время четыре раза ходил в классы! Бросьте, бросьте эту проклятую мысль и т. д.
Такого горячего, страстного озлобления я даже не ожидал встретить у него, хотя и слышал, что он кое-что имеет против Академии.
Очень порадовался, что поступил в школу (Общества поощрения художеств. — Л. А.).
— Вот где можно работать. Там другие условия, совсем другие. Вот откуда вышли Крамские, Васильевы. Только все же без школы они больше работали. Делайте и Вы так. Работайте дома гак, как сердцу захочется, не стесняйте Вы себя этими рецептами. Свободному искусству — работа свободная должна быть. Я птица старая и много на веку видел — поверьте мне, что слова мои искренни, и только участие к гибнущему человеку говорит во мне. А скажите, какую специальность Вы избрали себе в живописи?
На это я высказал свой юный взгляд, что не признаю специальности в искусстве, что не понимаю, как человек может замкнуться в пейзаже, например, и не выходить из него, как бы другое ни интересовало его.
— Непременно должен замкнуться, и чем уже, тем лучше.
— То есть всю жизнь ограничить себя изображением, положим, ржаного поля?
— Это немного крайне, но, пожалуй, что и так.
— Мы не можем понять друг друга. Вы уже зрелый, полный художник, я начинающий ученик, и до тех пор не соглашусь с Вами, пока не приду сам к тому же.
— Вы придете к тому, помяните мое слово. Что Вы делаете теперь, кроме школы?
— Копирую в Эрмитаже. Рисую гипсы в музее Академии.
— Бог знает, что Вы делаете. Что Вам дался гипс? Бросьте его, изучайте живое тело…
Привожу Вам наиболее характерные отрывки нашего разговора, но сколько интересных деталей опускаю за невозможностью передать всю беседу.
Я пробыл у него больше двух часов. Назавтра он просил непременно принести этюды и альбомчики мои. Только, ради Бога, не гипсы, не то затошнит!
На другой день пришел к нему с этюдами и альбомами. Смотря их, он стал похваливать, и чем дальше, тем больше. Отлично, превосходно. Вам уже немного остается сделать. Но альбомам вижу, что Вы и на жанр надежды подаете. Что ж, работайте, работайте. Вчера я только советовал бросить Вам Академию, теперь я говорю Вам прямо — она не нужна Вам. Вам остается немного — годик, другой — и Вы художник. Только поприлежней работайте. Мне нравится в Вас этот зуд. Работайте в альбомчиках, пишите этюды, копируйте фотографии, компонуйте картины. Я советую Вам обработать вот такой мотив — обработайте и принесите показать. Не то оставьте Ваш адрес — я буду заходить к Вам… Вообще наговорил кучу любезностей… Одним словом, очаровал меня совсем. Что за чудесный, простой человек!»
В письме же к В. И. Сурикову И. С. Остроухов сообщит: «Познакомился я, между прочим, с Шишкиным и просто влюбился в него — такой он простой, теплый человек! Он очень расхваливал мои этюды последнего лета и сделал много, много хороших указаний».
Не оставит без внимания Иван Иванович и просьбу Н. И. Мурашко, основателя рисовальной школы в Киеве, когда тот при открытии школы к нему первому обратится за пособием для учеников.
«…он стал ворчать, — вспоминал Н. И. Мурашко.
— К чему, говорит, ваша школа, таланту она не нужна, а ремесленнику помочь вы, пожалуй, и не думаете, да и не сумеете. Где вы найдете пособия?
— Да уж будем стараться, Иван Иванович, — говорю я.
Ворчит, а на стены поглядывает, — что бы такое дать. И дает один этюд, другой, третий. Я благодарю, а он мне говорит:
— Погодите, надо еще рисунков вам дать.
И дал шесть пейзажных рисунков да три рисунка животных. Я только кланяюсь да благодарю.
— Стойте, говорит, надо еще рисунок пером вам дать. — Дал и пером, так что я вошел к нему бедняком, а вышел богачом».
Он болел за будущее русского национального искусства, и далеко небезразличен был к тому, по какому пути пойдет оно.
В начале 80-х годов ученики Ивана Ивановича начали представлять на суд общественности свои первые работы. На X передвижной выставке зрители увидели картину «Тропинка» О. А. Лагоды, на XII выставке — «Проселочную дорогу» А. Н. Шильдера и «Выселок» Н. Н. Хохрякова.
Работы не остались незамеченными. Особо заговорили об Ольге Антоновне Лагоде. Правда, отныне фамилия ее была Лагода-Шишкина. В первой половине 1880 года она стала женой Ивана Ивановича.
Слыша лестные отзывы о ее работах, он испытывал радость вдвойне — и за ученицу, и за жену.
Глава четырнадцатая
ХОЛСТЫ
Требовательный к ученикам, иногда даже резкий, он и к себе предъявлял требования не меньше. Работать начинал в девять утра и заканчивал иногда в два часа ночи.
В 1876 году им закончены картины «Святой ключ», «Пчельник», «Чернолесье», «Еловый лес», в 1877 году — «Зорька», «Пихтовый лес на Каме» («Речка Кама близ Елабуги»), в 1878 году — «Рожь», «Сосновый бор», еще «Еловый лес», «Горелый лес», «Лес», в 1879 году — «Сумерки. Заход солнца», «Песчаный берег», в 1880 году — «Лесной ручей»… «Пуды» этюдов и рисунков, привозимых из летних поездок. Офорты, от которых приходили в восхищение ценители живописи в России и в Европе.
В конце XVII века Россия корчилась в родовых муках социальной революции. Ломая и корежа православный московский быт, рождалась буржуазно-крепостническая Российская империя. На алтарь ее величия было принесено много жертв — от стрельцов до царского сына. Разгромом Московской Руси незримо дирижировали иностранные эмиссары — прежде всего иезуиты. Им удалось проникнуть на самый верх и взять под свое влияние царя Петра. Ради победы в борьбе за власть ему пришлось вступить в союз с иезуитами и всю жизнь нести этот тяжкий крест на своей совести.
Книга Льва Анисова повествует о жизни и деятельности известного мецената и коллекционера Павла Михайловича Третьякова, идеей которого «с самых юных лет» было «наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях». Эта мысль не покидала его «никогда во всю жизнь».Автор представляет нам своего героя глазами людей эпохи, в которую он жил. Перед нами предстают замечательные живописцы: И. H. Крамской, И. И. Шишкин, И. Е. Репин, целая плеяда не только русских художников, но и других представителей отечественной и мировой культуры.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга писателя Л. М. Анисова о великом русском живописце Александре Иванове. Главный труд художника «Явление Мессии» — плод не только его личного религиозного чувства, но и результат глубоких размышлений над мировой и отечественной историей. Автору удалось найти и использовать многие ранее неизвестные биографические факты и архивные материалы о живописце.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.