Шишкин - [25]

Мокрицкий в письме к Шишкину напишет: «Гине, по моему пониманию, на прекрасной дороге, у него пресчастливый талант, обещающий отличного и симпатичного художника. У вас с ним совершенно разные характеры, и сходитесь только в одном — в любви к труду и сознании необходимости трудиться».

В Петербурге они будут жить на одной квартире, вместе станут выезжать на этюды в Сестрорецк, на Валаам.

И лишь с отъездом Шишкина за границу, связь между ними начнет прерываться.

Гине не станет отвечать на письма Шишкина. Зависть ли заговорит в нем или другие какие причины послужат поводом к тому, трудно сказать.

Егорушку Ознобишина Шишкин пригласит на лето 1855 года в Елабугу. Родители примут гостя сердечно, и он отплатит привязанностью, будет поддерживать переписку с Иваном Васильевичем, вспоминая с удовольствием разговоры с ним о политике, крымской войне и о старине.

(В скобках приведем любопытную запись Комаровой о том времени:

«На лето Иван Иванович ездил домой, и в первый же раз приехал туда совсем другим человеком; все домашние и знакомые заслушивались его рассказов и удивлялись перемене, происшедшей в нем. Иван Васильевич начал гордиться сыном, хотя и смущался его работами, сомневаясь, что и в пейзаже можно далеко уйти и много сделать. Весь день, по обыкновению, Иван Иванович пропадал в лесу, но не бродил но-прежнему, а писал и рисовал и после каждой поездки привозил массу этюдов и рисунков»).

В апреле 1857 года Шишкин, ученик Академии художеств, подарит Ознобишину рисунок. Егорушка напишет в ответ: «За рисунок спасибо — дорога черта твоей руки, дорога и память!..»

Егорушка Ознобишин получит звание классного художника второй степени и будет преподавать рисование в Новочеркасске, Ростове-на-Дону и на Кавказе.

Подарит Шишкин свою работу и Борникову. Старый друг будет тронут вниманием.

Сделав первые оттиски литографии, Шишкин отправит их в Москву на отзыв Борникову. У него же, возвратившись из-за границы, остановится, чтобы повидать старых товарищей и рассказать о своих заграничных похождениях.

О большой близости поведают шутливо-доверительные письма В. Перова к Шишкину, показывающие, каким непререкаемым авторитетом пользовался у товарищей Иван Иванович. В. Г. Перов его первого попросит дать отзыв о картине «Приезд гувернантки в купеческий дом».

Глубокий художник, крайне самолюбивый человек, много размышлявший о религии и назначении священнослужителей на Руси (в скобках заметим: ни в одной из картин не отрицающий религии), он под конец жизни обратится в работах к русской истории, обостренно продолжая размышлять о России, судьбе ее (не есть ли это отголосок мыслей, рожденных во время походов в Троице-Сергиеву Лавру?).

Одно несомненно — то, о чем думалось, спорилось, переживалось, осмысливалось за годы пребывания в Училище живописи и ваяния, нашло выражение в работах художников последующего времени.

Картина «Иней», написанная Шишкиным незадолго до окончания училища — свидетельство тому, что выбор им сделан окончательный, местный пейзаж, природа, как Божье творение, мысли, порождаемые общением с нею, — отныне суть главное в его работах.

«Успехи Шишкина к концу прожитого им в Москве были неоспоримы, все товарищи уже стали подумывать об академии, к которой они относились тогда с благоговением. В 1855 году, — пишет Комарова, — между товарищами было решено, что И(ван) И(ванович) и еще два ученика съездят в Петербург, чтобы все там разузнать и осмотреть. Путешественники отправились зимой, в товарном вагоне, за три рубля, в Петербурге пробыли недолго, но были в Академии, на выставке и в музее, и И(ван) И(ванович) совсем растаял от виденных им пейзажей. Они разузнали условия петербургской жизни и, вернувшись, сообщили всем товарищам, из которых И(ван) И(ванович) первым перебрался совсем в Петербург».

Мокрицкий напишет в очередном рапорте инспектору училища о Шишкине: «Лишились мы отличного и даровитого ученика, но надеемся увидеть в нем со временем отличного художника, если он с такой же любовью будет заниматься в академии».

* * *

В канун отъезда в Петербург Шишкин по просьбе Капитона Ивановича Невоструева написал вид Елабуги.

Работая, мысленно переносился в родной город, «…сколько впечатлений всяких и воспоминаний. А все-таки очень приятно было писать, в особенности дом и сад наш, — сообщал он родителям. — Это мне рисовалось ясно и отчетливо, так вот и кажется, что у окна большой спальни сидит маминька, тогда как, бывало, идешь вечерком понизу из гор, за ней видишь кого-то, это, верно, Катенька или кто-нибудь из сестриц. Да и что и говорить; много-много воспоминаний сладких.

Потом окна залы напоминают, как, бывало, мы с вами, тятенька, рассуждали о башке «Чертова городища» и читали записки отца Петра или вы, тятенька, разговариваете о политике с Ознобишиным, который и теперь с удовольствием вспоминает это…»

С Капитоном Ивановичем Шишкин поддерживал отношения самые дружеские.

Приятно, приятно было навещать келью Чудова монастыря, в которой жил Капитон Иванович, труженик великий.

«Вся жизнь его была посвящена изучению и исследованию памятников церковнославянской письменности, — напишет о нем впоследствии Иван Аксаков, — работе тяжелой и неблагодарной — в том именно смысле, что она менее всего была способна доставить ему у нас к России видное положение, выгоды материальные и ободряющую популярность. А между тем его ученые разыскания драгоценны для нашего исторического самосознания, — и одно уже его описание рукописей Синодальной библиотеки способно увековечить его имя в русской науке. Но все это не помешало Невоструеву жить и умереть преждевременно в совершенной бедности, почти непризнанным и неоцененным, как бы в загоне. Только опустивши его в могилу, поздно схватились и поняли у нас, какая схоронилась вместе с ним громада ученого знания, какая исполинская сила труда — и какая нравственная доблесть, какое величие смирения!» И помощь неоценимую не однажды оказывал Капитон Иванович.