Широкий угол - [51]
Я мог взять ноутбук и поскорее отправить свои снимки в «Рейтерс». Но это было так предсказуемо. Так очевидно.
Я мог выйти на Жемчужную площадь и спать на пыльном асфальте с другими протестующими. Но так я был бы лишь одним из миллиона.
Я должен был сделать что‐то настолько большое, настолько невероятное, от чего мне стало бы хорошо внутри; не столько снаружи, сколько внутри – в венах, в мозгу, в печени. Мне нужно было почувствовать, что у меня еще есть сила, вспомнить, что это я управляю своей жизнью и своими решениями.
Я сбросил одеяло и медленно вылез из кровати.
Я не знал, что делаю. Но я это делал.
Уже давно, увидев, как страдает Карми, я впервые в жизни почувствовал желание показать ему свою любовь и утешить. Но я был таким неловким, я настолько не привык помогать другим и любить, что не справился. Карми исчез, а я так и не сумел хоть как‐то облегчить его жизнь.
По ту сторону стены находился человек, который, как Карми в Брайтоне, попал в место, враждебно настроенное к его идентичности, к его природе, к его сути. И действие, которым я решил выразить свое презрение к этому больному обществу, было проявлением любви, нежности, желания утешить.
Я схватил магнитный ключ от номера и сунул его в карман куртки, которую надел прямо поверх пижамы. Коридоры отеля были пусты; толстый ковер на полу заглушал звук моих шагов – медленных, но решительных.
Я постучал.
Три раза.
Я должен был отомстить за брата. У меня был друг, и я хотел сказать, что поддерживаю его. У меня был мир, которому я хотел противостоять. Мой крик был криком протеста – куда более громким, чем любой демократический лозунг, выкрикнутый на Жемчужной площади.
Патрик открыл мне; он тоже еще не спал, но лампа у него в комнате уже не горела. Из окон шел слабый свет – в них отражались огни из зданий вокруг. Не говоря ни слова, Патрик пригласил меня внутрь.
Я обнял его крепко, крепче некуда, даже не думая, как он отреагирует; я сжал его в объятиях, и мои глаза наполнились слезами, и я думал о том, как такие же объятья могли бы помочь Карми несколькими годами раньше. Но я был отвратительным братом и ограничивался совсем робким, глупым и бессмысленным физическим контактом. Я обнимал Патрика, положив голову ему на грудь, и трясся от рыданий. Я кусал губы и ненавидел себя за это опоздание, за то, что у меня ушла целая вечность на то, чтобы передать кому‐то всю ту любовь, что жила во мне.
Патрик успокаивал меня. У него хватило такта, чтобы не спрашивать, что со мной происходит, он просто гладил меня по спине и плечам. Мы поменялись ролями: я пришел к нему, чтобы утешить, а теперь он утешал меня.
Я поднял голову и посмотрел в окно. Издалека доносился вой сирены.
Через несколько часов я проснулся от громкого стука в дверь. Я огляделся и понял, что уснул в кресле в номере Патрика. Он лежал в кровати. Мы оба встрепенулись, повернулись к двери и несколько секунд переглядывались в темноте.
– Патрик! Открывай! – послышался голос Лизы. Она кричала.
– Что такое? – спросил он.
Лиза выглядела ошарашенной. Едва увидев меня, она воскликнула:
– Ах вот ты где! Я целых десять минут стучала тебе в дверь и звонила на мобильный, а ты не отвечал. Я думала, ты умер!
Я смущенно пробормотал:
– Мы заболтались, и я уснул здесь…
– Так что? В чем дело‐то? – перебил меня Патрик. На часах было всего пять утра.
– Яссим звонил. На Жемчужной площади жестокие столкновения – говорят, полиция стреляла в протестующих; там много раненых, есть убитые. Телевизор не включай, там об этом не говорят, – добавила она, заметив, что Патрик схватился за пульт. – Нам купили билеты на первый же самолет в Нью-Йорк, мы уезжаем через полтора часа.
Я поверить в это не мог. Каких‐то несколько часов назад я был на Жемчужной площади; казалось, там совершенно спокойно. С чего это вдруг полиция начала стрелять в толпу?
– Собирайте чемоданы. В аэропорт нас повезут на правительственной машине, – подытожила Лиза.
Дверь открылась, и вошла Сьерра, уже одетая и готовая к отъезду.
– После всего этого безобразия с «Доуп» причитается дополнительная оплата. Поверить не могу, что из‐за этого дебильного журнала оказалась в такой опасности.
Я глядел на них троих, не говоря ни слова.
– Пойду вещи соберу, – наконец стряхнул я оцепенение.
У себя в номере я схватился за ноутбук и принялся искать авиарейсы. Накануне вечером, засыпая у Патрика в кресле, я осознал: есть одно место, куда я хочу попасть как можно скорее. Чтобы не вызвать подозрений насчет конечной цели моего маршрута, надо было купить два отдельных билета; в аэропорту Манамы я собирался показать только билет в Амман. Самолет вылетал утром, в девять ноль пять, вскоре после рейса в Дубай, который забронировал для нас Яссим. Я заплатил картой, сохранил билеты на айфон, закрыл чемоданы и спустился в лобби, где царила неестественная тишина.
Воздух прорезали сирены скорой помощи, пыльная земля на Жемчужной площади была залита кровью, а наша машина неслась к аэропорту. Всю поездку мы просидели молча; доехав до пункта назначения, простились с Яссимом и направились к стойкам регистрации.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.