Широкий угол - [48]

, и мы все расхохотались.

– В газетах пишут, что по всей стране идут протесты, – сказал Патрик Яссиму, пока официант нес главное блюдо. Веселье, царившее за нашим столом всего несколько секунд назад, тут же рассеялось.

– Это правда. Но я бы не сказал, что здесь есть о чем волноваться. Народ хочет больше власти, все следили за протестами в Египте и мечтают устроить то же самое у нас на Жемчужной площади.

– А Бахрейн – это же монархия, да? – спросила Лиза.

– Да. Проблема в том, что королевская семья – сунниты, а большинство местного населения – шииты. Друзья считают мой случай исключительным, потому что я работаю с правительством, несмотря на религиозную принадлежность; обычно парни вроде меня до таких высот не добираются.

Яссим меня поразил не только своим безупречным английским, но и открытостью. Он продолжал:

– Принять представителей «Доуп» здесь, в Бахрейне, – огромная честь для нас. Когда мне сказали, что вы приезжаете, я подумал, что вот она, новая страница истории!

– Конечно, – заговорил я. – Мы сами под большим впечатлением. Впервые модель в хиджабе появится на первой странице такого важного модного издания, как «Доуп».

У журнала были связи по всему мире; это я понял, как только мне предложили снимать в Бахрейне. В редакции целый отдел занимался международными связями; меньше чем за неделю они получили у правительства Бахрейна разрешение на съемку в Манаме. Нас только попросили прислать фото с одеждой, которую мы собирались использовать, чтобы правительство поняло, что ничего непристойного мы не планируем.

– Мы могли бы снимать в Эмиратах, – сказал мне редактор, – но в «Доуп» не любят проторенных дорог. К тому же в Бахрейне сейчас небольшие беспорядки, и это придаст истории остроты.

Легко ему наслаждаться остротой истории, посиживая себе в чистеньком нью-йоркском офисе, подумал я. А вот у нас эти небольшие беспорядки в Манаме вызывали тревогу.

После ужина мы пошли выпить по коктейлю в гостиничный бар. Яссим рассказал, что саудовцы в шутку «баром» называют сам Бахрейн и иногда приезжают в Манаму на выходные побаловаться алкоголем и – почему бы и нет – снять проституток; сам Бахрейн заработал репутацию младшего брата-бунтаря более крупной, строгой и религиозной Саудовской Аравии. Она была ответственной сестрой, особенно в том, что касалось политики, и Бахрейн до сих пор находился под влиянием династии Саудитов.

Вернувшись в номер, я позвал Патрика выпить по второму кругу.

– Ну и странный вечерок, – сказал я, открыл мини-бар и вытащил все, что в нем было: «Джек Дэниелс», «Абсолют», «Хосе Куэрво» и так далее. – Интересный тип этот Яссим.

– Да, он прекрасно олицетворяет эту безумную страну, – с сильным польским акцентом ответил Патрик и схватил протянутую мной бутылочку «Куэрво». Я знал, что он осушит ее одним глотком – и действительно, так он и сделал. – Самое удивительное, что для остальных стран Персидского залива Бахрейн – либеральная страна. Да уж, либеральная. Видел, как тут женщины ходят?

– Да, это все производит странное впечатление. Об архитектуре я даже не говорю. Ты как будто идешь по пустыне, а потом вдруг раз – и из земли торчит небоскреб, перед которым даже Эмпайр-Стейт-билдинг бледнеет.

– Я уверен, что ты сможешь передать всю эту эклектику на фото.

– Постараюсь.

Мы сидели и молчали, занятые каждый своим напитком. Патрик пил как сапожник, но никогда не напивался, а я, наоборот, опасался налегать на алкоголь – мысль об утрате контроля над собой приводила меня в ужас.

– Знаешь… я тут подумал… Говорят, что здесь свобода вероисповедания. Что можно быть иудеем и не скрываться. Но непонятно, насколько это правда. В интернете пишут, что тут есть маленькая еврейская община, в ней человек тридцать…

Патрик улыбнулся:

– И здесь, в Бахрейне, тебе захотелось заново припасть к еврейским корням?

– А почему нет? Я убежал от своей религии. А теперь, впервые в жизни, оказался в месте, где обязан скрывать, кто я. Достаточно перебраться через шоссе, перейти в Саудовскую Аравию – и я вне закона.

Я задумался об этом парадоксе: в Брайтоне я чувствовал себя атеистом, в Манаме оказался иудеем. В итоге я решил, что, может, я просто по природе своей бунтарь.

– И ты говоришь это гею, который вовсе не стремился в Персидский залив.

– Верно. А тебе что, не интересно, есть ли тут гей-клубы?

– Ну конечно, как раз перед Всемирным торговым центром висит здоровенная вывеска. Но нет, не пойду – их там так много, сложно выбрать… – пошутил он.

– Да нет, я серьезно. Не верю, что тут нет какого‐нибудь подпольного заведения для геев.

– Может, и есть. Но если власти его не могут найти, то куда уж мне. И в любом случае, я сюда работать приехал, а не принца из «Тысячи и одной ночи» искать.

Мы допили свои напитки. Патрик развалился в кресле, а я растянулся на огромной кровати.

– Удивительно: когда‐то у евреев и геев были общие враги, но это не мешает еврейским общинам дискриминировать, исключать, а то и прямо ненавидеть геев, – прошептал я какое‐то время спустя. У меня перед глазами возникло лицо Карми, и мне на мгновение захотелось, чтобы он оказался тут, рядом со мной. Захотелось знать, как он изменился за все те годы, что мы не виделись. Думает ли он иногда обо мне, как я о нем. И вообще, жив ли он.