Широкий угол - [16]

– А твой отец? Он что сказал?

– Фыркнул, как всегда, и даже одним словом Биньямину не возразил.

Карми немного помолчал.

– Поэтому ты и ушел? – спросил он.

Хоть свет был выключен, Карми увидел, как я кивнул. Тишину нарушило урчание у меня в животе.

– Ты так ничего и не поел?

– Ага.

– Жди, я быстро.

Карми приоткрыл дверь и тихо вышел. Было слышно, как в соседней комнате спорят родители. Но уж на этот раз я не стану устраиваться у них под дверью, чтобы послушать, что они там обо мне говорят. Теперь я плевать на это хотел. На пасхальном седере полагалось обсуждать тексты и спорить, а они превратили его в какое‐то формальное мероприятие. То, что они не оценили мою попытку участвовать в обсуждении, меня не удивило, но от воспоминаний о том, что произошло внизу несколькими часами раньше, я чувствовал себя совершенно одиноким. Дверь снова открылась, вернулся Карми.

Я выхватил у него тарелку. На мацу он намазал харосет*. Я жадно глотал еду, с набитым ртом благодаря Карми. Он оказался моим ангелом-хранителем, и не только потому, что меня накормил, и я знал, что буду всегда ему благодарен.

– Жаль, что так вышло. Ты этого не заслуживаешь, – сказал он, пока я ел. – Жаль, редко удается высказать свое мнение, особенно если оно противоречит традициям общины.

– Они уверены, что я это им назло. Они не понимают. Мне важно говорить, что я думаю, я хочу выпустить наружу свои сомнения, мне нужно…

– Тише! – перебил меня Карми. – Не кричи.

– Прости. Я просто хочу сказать, что чувствую себя совершенно, совершенно бессильным!

– Прозвучит банально, но ты даже не представляешь, как я тебя понимаю, Эзра. Даже не представляешь, – Карми растянулся рядом со мной на кровати и сжал мое плечо. – Мне твое мнение интересно. Но правда в том, что твоим родителям очень страшно. Они так боятся предать веру, что готовы довести все до абсурда, лишь бы быть уверенными, что ни на миллиметр не отступили от правил.

– Вот что меня больше всего бесит, так это их пассивность. Сами же разрешили мне учиться в школе Нахманида, но стыдятся этого, я же вижу. Почему они даже перед друзьями не могут защитить свой выбор? Почему позволяют какому‐то там Биньямину Фишеру на себя нападать?

– Радуйся, Эзра. Радуйся, что твои родители такие пассивные. Ты не знаешь, каково это – иметь такого отца, как у меня.

– Может, расскажешь уже, почему ушел из своего дома посреди седера?

Карми вздохнул.

– Меня отец прогнал, – он произнес это как нечто само собой разумеющееся. – Он из штанов выпрыгивал, чтобы заполучить меня на Песах, а после того, как раввин Хирш меня уговорил, передумал и прогнал. Что‐то я устал. Спать хочу.

Мы молча переоделись в пижамы и легли под одеяла. Из окна была видна улица, погруженная в безмолвную тьму, но в небе можно было разглядеть звезды, сияющие, словно свет маяка, и очень далекие. Мое сердце все еще колотилось от ярости, щеки казались липкими от слез, которые против моей воли текли из глаз. Бушевавшие внутри меня мысли и чувства не давали уснуть. Мне крупно повезло, подумал я, что Карми тут, в комнате, меньше чем в паре метров. От одного его присутствия становилось легче, оно напоминало мне, что есть еще люди, которым есть смысл открыться.

Первый всхлип был настолько тихим, что я едва его услышал. Второй оказался погромче. Я прислушался и дождался третьего, последовавшего через несколько секунд. Четвертый, пятый и шестой прозвучали сразу один за другим. Плач Карми становился отчаянным. Я резко сел на кровати и шепотом позвал его, глядя на силуэт, вздрагивающий от рыданий. Слез я не видел, но слышал, как он время от времени шмыгает носом, вдыхая с воздухом уныние, обитавшее в моей комнате вот уже несколько лет.

– Карми, Карми, Карми, – шептал я, но он все рыдал, так что я слез с кровати и подошел, хоть и не знал, что делать. Я опустился рядом – ему пришлось подвинуться – и положил руку Карми на плечо, пытаясь успокоить. Придвинулся ближе и снова позвал его по имени, надеясь, что он обратит на меня внимание. Мне хотелось, чтобы он понял: ему нечего бояться. Я впервые видел его плачущим и был потрясен. Мне еще никого не приходилось утешать, и я всем сердцем надеялся, что действую правильно.

Дыхание Карми медленно выравнивалось. Я крепко обнял его. Карми перестал сопротивляться и позволил мне это сделать.

– Что с тобой? – спросил я и почувствовал себя глупо. Он мог ответить: да то, что мама умерла, а отец выгнал меня из дома. Но он молчал.

– Карми, – прошептал я. – Я тебя люблю. Понимаешь? На остальных не обращай внимания. Наплюй вообще. Главное – я с тобой.

– Он прав.

– Кто?

– Он прав. Прав, что я не такой, как надо. Он прав.

– Твой отец сказал, что ты – не такой, как надо?

Карми кивнул. Я подумал, что это слова его отца не такие, как надо, причем в бесконечном количестве смыслов.

– Он знает, что я не такой, как все, и я это чувствую каждый раз, как он смотрит мне в глаза. Я так больше не могу. Когда он на меня пялится, мне просто хочется, чтобы меня не было.

– Ты это вообще о чем?

– Он прав, – продолжил Карми. – Но я ничего не могу с этим поделать.

– Быть не таким, как все, еще не значит быть не таким, как надо. Никогда больше так не говори. Я тоже не такой, как все, разве не видишь? Я совсем не такой, как мои родители. Но дело в том, что сейчас мы застряли здесь, и нам кажется, что так будет всегда. А надо просто переждать несколько лет, потерпеть, и все наладится. Сейчас мы зависим от родителей, но чем дальше, тем меньше. Однажды я стану самостоятельным, и ты тоже, а все, что происходит сейчас, превратится в воспоминание. Я всегда себе это говорю. В конце концов, главное – не то, что ты отличаешься от других, а то, что ты похож на самого себя.