Шинни - [44]

Федотов пытался поговорить с Аркадьевым, но тот категорически отказался от разговора на тему Александрова.

Тбилиси для Костика стал несчастливым. ЦДКА обыграло ТДКА 3:1. Голы забили Бобров, Гринин и Щербатенко. Через два дня игра с «Авиаучилищем» и счёт 5:1 в пользу армейцев. Трижды Бобров, Гринин и Федотов распечатали ворота лётчиков. Игра с «Локомотивом» из Тбилиси пришлась на 23 апреля. Шансов у хозяев не было. Дважды отличился Бобров и дважды Гринин. Итог 4:0.

В Москву возвратились поездом. За время дороги Костик завёл себе блокнот, в котором начал зарисовывать игроков команды. Первого шаржа удостоился Аркадьев. Ребятам Костик свои рисунки показывать не собирался и блокнот всегда прятал.

В конце апреля, тридцатого, вышел указ об отмене светомаскировки. Город готовился к празднику. На 1 мая планировался парад в честь взятия Берлина. Военные училища и части, расположенные в столице должны были принять участие. Из Ленинграда уже прибыли моряки. Готовился проход физкультурников. Армейскому клубу тоже вышло указание принять участие. Комсомольский актив быстро пробежался по списку и вычеркнул троих. Двое травмированы, а третьим оказался Костик.

– Костя, – Сева подошёл и обнял за плечи. – Ты не обижайся, что тебя на парад не взяли. Тут такое дело. Как тебе сказать, даже не знаю.

– Говори, чего уж, – буркнул Костик, переворачиваясь на кровати на другой бок.

– Ты только не нервничай. Хорошо?

Заинтригованный Костик сел на кровати.

– Сева, что случилось?

Бобров мялся, и видно было, что говорить ему не хочется.

– Сева! Говори, как есть! – не выдержал Костик и повысил голос.

– Плейчкис вычеркнул тебя из списков на завтрашний парад, – выдохнул Бобров и замолчал, виновато отведя глаза в сторону, словно вычеркнул не лейтенант, а он.

– И всё? – удивился Костик.

Настала пора удивиться Боброву.

– Ты чего говоришь? Участие в параде, это…

– Сева! Не надо! Я люблю страну! Люблю Родину! Но сейчас не смогу пройти на параде. Правильно сделали, что вычеркнули. Я там только праздник всем испорчу.

– Ты чего говоришь?

– Всё, Сева, вычеркнули, значит, вычеркнули. Не знаешь, почему?

Бобров пожал плечами.

– Так, Плейчкис…

– Я вычеркнул, – перебил Боброва Плейчкис, незаметно вошедший в комнату. – Товарищ Бобров, могу я пообщаться с младшим лейтенантом Александровым? Оставите нас?

Под жёстким взглядом, не терпящим возражения, Бобров исчез.

– Сидите, товарищ Александров, – махнул рукой Плейчкис и поставил на стол поллитра. – Стаканы есть?

– Есть, – опешил Костик. – Но я…

– Возражения не принимаются. Закуска вот, – и на столе из кармана полушубка появился пакет из плотной серой бумаги.

Плейчкис развернул, и на всю комнату пахнуло колбасой, чесноком и салом. Костик, молча, поставил на стаканы, взял нож и начал резать закуску.

– По какому случаю праздник? – осмелился задать вопрос Костик.

Плейчкис снял полушубок, шапку, бросил прямо на кровать. Прошёл к двери и накинул крючок.

– Чтоб не мешали, – буркнул он и сел напротив Костика.

Сломал сургуч, разлил по полстакана. Поднял стеклянную тару.

– Я не умею просить прощения. Служба такая. Никогда не делал этого. Но сегодня день особенный. Надеюсь, что завтра закончится эта проклятая война. Так вот, я сегодня хочу попросить у тебя прощения, – Плейчкис замолчал, уставившись на бутылку с водкой.

– Товарищ лейтенант госбезопасности, за что мне вас простить?

– За арест, – вынырнул из задумчивости Плейчкис. – Никогда не думал, что буду просить прощение.

Он усмехнулся и залпом выпил. Сразу налил ещё.

– Я всё знаю про вас с Катей, – хмуро проговорил он.

Костик растерялся.

– Причём тут Катя?

– Притом! – он опрокинул содержимое стакана в себя, вскочил и заходил взад-вперёд. – Она моя жена!

– Катя? Но как? – Костик растерялся окончательно. – Катя Иванова?

– Катя, Катя! Иванова! – он резко сел на стул и налил следующий стакан. – Так получилось! Не ты, ни она, ни я не виноваты, что так получилось! Проклятая война! Вот кто виноват во всём! Война! Будь она проклята!

И он заплакал.

Костик смотрел на сурового лейтенанта и не знал, как себя вести.

Плейчис смахнул слёзы и закурил папиросу.

– В госпиталь я попал летом сорок четвёртого. Попали под бомбёжку. Снаряд разорвался совсем рядом. Думал всё, хана. Ан, нет, выжил. Напичкало меня осколками, словно булку изюмом. Очнулся в госпитале. Там Катя и работала, санитаркой. Ухаживала за мной. Как-то вечером увидел её заплаканную, спросил, что произошло. Ответила, что получила ответ на запрос. Погиб жених. Почти месяц ходила с красными глазами. Потом разговорились, и я предложил ей выйти за меня замуж. Она согласилась на следующий день. Как только стал нормально ходить – расписались. Меня перевели в Москву, я и её забрал. Кто знал, что ты жив? Только те, кто был посвящён в операцию и всё. В общем, когда узнал, что Катя с тобой… развлекается, то хотел сгноить тебя. После разговора с Куликовым передумал. Уж лучше она с тобой, чем с кем-то.

Костик слушал, и внутри наступало полное опустошение. Почему Катя ничего ему не сказала? Почему? Он опрокинул в себя водку и заел кругляшом колбасы.

– Почему вы мне сразу не сказали? Я бы…