Шхуна «Мальва» - [40]

— Ты... ик... Пара... ик... Паразит... ик...

В толпе засмеялись. Все громче и громче. Кто-то предложил:

— Пышку проглоти. Может, легче станет.

Витька, почувствовав, что толпа — за него, схватил мальчишку за руку:

— Айда отсюда.

Они протиснулись сквозь толпу, и в это время кто-то положил тяжелую руку на плечо Витьки. Мальчишка быстро обернулся, хотел вырваться и убежать, но пальцы на его плече сжались, как клещи.

— Дя-яденька-а, я больше не буду-у! — заканючил Витька. — Отпусти-ите-е...

— Чего не будешь-то? — засмеялся державший Витьку человек. — Выручать корешков не будешь?

Человек был в рыбацкой робе, высокий, худой, но, видно, очень сильный. Разглядев его как следует, Витька сразу успокоился. «Полицаи такими не бывают, — подумал, — это свой».

— А он мне и не кореш, — сказал Витька.

— А кто ж?

— Просто так... Увидал, что эта ведьма вцепилась в него, ну я и... Да вы плечо отпустите...

— А не удерешь?

— Чего удирать-то?

— Ладно, иди вперед, я за тобой. Дело есть, Витька. Важнее дело.

Витька даже не удивился, что человек назвал его по имени. Рыбак — значит, знает. Рыбак рыбака видит издалека...

Когда они удалились от базара и шли по узенькому безлюдному переулку, рыбак снова положил руку на Витькино плечо, сказал:

— Слушай меня внимательно, Витька... Да ты не останавливайся. Иди себе и иди...

— Я иду.

— Вот-вот... Есть у тебя, Витька, корешок, Ленька Глыба? Братуха одноногого Ивана Глыбы?

— Ну, есть.

— А где он сейчас живет, не знаешь?

— Не знаю.

Витька насторожился: чего этому рыбаку надо? Да и рыбак ли это?

— Гм-м... Не знаешь, значит? А может, брешешь, Витька, а?

— Не брешу. Чтоб мне утопнуть! Раньше где жил — знал, а теперь — нет.

— Если это правда, Витька, то плохо. Ой, как плохо! И выходит, что зря я тебя искал. Выходит, не сможем мы с тобой помочь Леньке. А жаль парнишку, ой, как жаль! Пропадет ни за что парнишка... Ну, бывай, Витька, пойду я...

Крупными шагами, по-рыбацки чуть волоча ноги и слегка ссутулившись, человек, не оборачиваясь, пошел прочь. Витька стоял на месте и внимательно глядел ему вслед и думал: «Нет, это не чужой человек. Так ходят только наши, рыбаки. Вон как скрёмзает сапогами...»

Он побежал, догнал рыбака, коснулся его руки.

— Дядя, я не сбрехал, что не знаю, где живет Ленька. Но повидать его могу. Хоть сейчас.

— Где?

— В одном месте.

— В одном месте. Ладно. В каком — не спрашиваю, мне это ни к чему. Так вот слушай внимательно. Ты, наверно, знаешь, что братуха его где-то бартежает в море? А может, уже и не в море, то никому не известно... Факт тот, что шхуны нет и команды ее нет. А немцы, Витька, команду день и ночь ищут. День и ночь. Ты меня понял? Ищут, а найти не могут. И вот они решили схватить Леньку Глыбу, и через него, понимаешь? Да ты иди, иди не останавливайся. Ленька, наверно, часто рыбалит, а? Так вот, Витька, ты должен найти его и сказать: придет сегодня на рыбалку глухонемой старик... А может, он уже и там, этот старик... Так не рыбак это, а переодетый немец. Ты все понял, Витька? Надо сказать Леньке, чтоб немедля смывался и до поры до времени носа своего из дому не высовывал: охотятся за ним. Ясно тебе, Витька?

— Ясно. Я побегу.

— Особенно бежать не надо. Осторожно надо, чтоб незаметно. Ну, валяй, Витька.

*

Из деревни в деревню, из города в город брели голодные люди в поисках куска хлеба и крыши над головой. На перекрестках дорог встречались, молча глядели друг другу в глаза и по взглядам, полным отчаяния, понимали: и там ничего нет. И там голод.

И шли дальше...

Вдоль берега моря длинной лентой застыли согнутые фигуры рыбаков с удочками в руках. Издали они были похожи на замерших темных птиц, жадно поджидающих добычу. Но даже большеголовые бычки не шли на приманку. Казалось, рыба тоже кочует с места на место и, как люди, уходит все дальше и дальше от своего жилья.

Вот кто-то из рыбаков пошевелился, привстал, и в воздухе мелькнула небольшая черная рыбка. Головы соседей повернулись в сторону счастливчика, но никто не произнес ни слова. И только пожилой, со взлохмаченной седеющей бороденкой глухонемой рыбак завертел головой и будто от зависти замычал:

— Ммы... Омм... Ма...

Ему погрозили кулаком и показали на рот: «Молчи! Тише!..»

Глухонемой кивнул: понял. И снова уставился на свой поплавок. Этого человека здесь, никто не знал. Ранним утром пришел он на берег с удочкой и начал подыскивать себе место. На его изодранные штаны и куртку никто не обратил внимания: в приморском городке такую робу носила большая половина жителей. Старый, видавший виды картуз сползал рыбаку на уши, а на ногах, как у многих в это время, были надеты парусиновые чувяки, подвязанные шпагатом.

Рыбак тихо подошел к одному старику и остановился. Тот недовольно обернулся, спросил:

— Чего тебе?

Рыбак молчал.

— Чего тебе, спрашиваю? — приглушенным голосом повторил старик. — Места мало, что ли? Проходи дальше.

— Мм-о!.. Ммы-ы!.. — завертел головой рыбак.

— А-а! — протянул старик. — Убогий, значит? Глухонемой? Ну, бес с тобой, садись рядом.

Глухонемому не везло. То он раньше времени дергал удилище, то опаздывал подсекать и вытаскивал удочку уже тогда, когда хитрая и осторожная рыба обгладывала червяка и уходила дальше. Ни одной рыбешки он не положил еще в свою плетеную корзинку, а солнце стояло уже в зените. Словно по команде, темные фигуры зашевелились: люди начали открывать свои мешочки, сумочки, корзинки, доставать оттуда вареные картофелины, маленькие пучочки зеленого лука, сухарь или черствую корку хлеба. Старик, сидевший рядом с глухонемым, разложил на песке костер из щепок, прибитых к берегу волнами и высушенных солнцем, и положил в огонь пяток небольших бычков. Запахло печеной рыбой, и старик увидел, как глухонемой облизал губы.