Шейх и звездочет - [13]
— Правда, правда! Вы же нам помочь хотели. — И добавила: — Дети за родителей не отвечают.
— Галя! — дернула ее за рукав Юлька. А та, не понимая, что не то мелет, пожала плечами:
— Вот я и говорю…
И больше ничего не сказала, заблудившись глазами между нами и подругой.
Шаих зло молчал. Казалось, ему порядком надоела эта канитель с нелепыми хозяевами и неудавшимися гостями, которые пытаются скрасить положение — чего скрашивать, не на смотрины пришли!
— Приемник я починю, не волнуйтесь, — прокашлялся он, — принесу в школу.
— А мы и не волнуемся, — ответила Юлька. Радужное настроение ее изменилось, она зябко поежилась, застегнула пальто на все пуговицы. — Пойдем, Галя.
Ниспосланный судьбою шанс упускать было нельзя, и я заработал языком с удвоенной энергией. И за себя, и за окаменевшего Шаиха, не зная, кому еще из нас повезет больше.
— Куда вы? Куда, когда такая благодать, сами ж: апрель, капель… А сами…
— Домой, — холодно сказала Юлька.
— Мы проводим, если можно, немножечко, так ведь, Шаих?
Он молча повиновался.
У нее была походка балерины — легкая, порхающая, а если без лирики — пятки вместе, носки врозь, а если и подъязвить немного, то просто — чарличаплинская.
— Вы в одном доме живете? А пальто ничего — очистилось… — не унимался я.
Расстались у Бригантины.
На сгорбленных плечах понесли мы с Шаихом домой конфуз, взваленный на нас его матерью. Простились с новыми знакомыми пристойно, кажется, задушевно даже, но все равно осталось что-то такое, что неизменно остается после встречи с человеком, который небезразличен тебе и по отношению к которому, пусть и не по твоей вине, а произошла неловкость.
Не замечались ни разгулявшееся апрельское солнце над головой, ни веселые лужи под ногами.
Однако я обратил внимание, что в котором доме подряд по-летнему распахнуты окна. С балкончика на противоположной стороне улицы посигналил нам, делая какие-то знаки, мальчик, при этом он показывал в небо. Что такое? Небо было пронзительно синим, но таким оно держалось уже несколько дней.
Вдруг Шаих остановился и многозначительно поднял палец:
— Левитан!
Из ближнего окна на втором этаже до нашего слуха донесся торжественный голос всем известного диктора.
— Он! — подтвердил я. — Какое-то важное сообщение! Пошли скорей.
В сенях нас встретил взволнованный Николай Сергеевич:
— Шаих, Ринат, где вы ходите? Человек в космосе!
Сенные двери настежь, дверь его комнаты тоже, оттуда громовыми раскатами Юрий Левитан:
— Со-обще-ение-е ТАСС. Двенадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с че-е-ло-ове-еком на-а-а борту-у-у! Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Га-га-а-арин Ю-юрий Алексе-е-евич!
— Уже который раз передают! — шептал Николай Сергеевич, усаживая нас у радиоприемника. — Началось, началось! Великанье Время началось! Скоро и в Дальний Космос двинемся, и братьев по разуму обнимем.
После обеда мы пошли в школу на занятия. Что там творилось! Из открытых окон летели тучи бумажных самолетиков. Вторая смена в седьмом «А» началась кое-как с урока русского языка. Запланированное изложение с использованием деепричастных оборотов было заменено на сочинение «Человек летит в космос».
Наши с Шаихом сочинения получились самыми большими и, на мой взгляд, самыми лучшими. Но в них оказалось и больше всего ошибок. Нам влепили по двойке. Но о них мы узнали только через несколько дней и, помню, нисколько не расстроились.
После школы в тот день мы долго гоняли голубей. Рашида-апа сообщила нам миролюбиво, что лотерейки свои она нашла.
Так на чем мы остановились? Да, Роза Киямовна сказала:
— А вот и Юлька пришла!
И в самом деле, в комнату впорхнула Юлька. Собственной персоной.
— Здрасьте!
— Познакомься, дочка, — сказала Роза Киямовна, — новый друг деда — Шаих.
— А мы знакомы, мам, — улыбнулась Юлька.
— Да что же такое, совершенно не знаю товарищей своих детей!
— Мда, — сказал дед и хлопнул в ладоши: — Что ж, Шаих, па-апьем чайку!
За этим свалившимся на его бедную голову обедом Шаих чувствовал себя скверно. Он не знал, когда жевать, когда отвечать, а когда слушать: пожевывая слушать — неловко, отвечать с куском во рту — невозможно, вообще ничего в рот не брать — неприлично, все-таки он за обеденным столом. С появлением Юльки положение усугубилось: она без зазрения совести наблюдала за ним, в разговор не вступала, но по ее живым, хитро помаргивающим василькам было видно, что всему происходящему за столом она судья — Фемида без повязки и весов.
А тут еще нос распухший, губа…
Конец света наступил, когда Роза Киямовна задала Шаиху очередной вопрос и когда в ожидании ответа все оторвались от чашек-плошек, а он в это бремя брал настоятельно предлагаемую губадию, да неудачно, кусок пирога разломился, упал на колено и рассыпался изюмом, рисом и всей начинкой по ковру. Ничего не оставалось, как полезть под стол.
— Сама, сама соберу, — засуетилась Роза Киямовна. Ей было невдомек, что под столом гостю в данный момент лучше. Он бы и до ночи оттуда не вылез, если б его не вытащили.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
В 1000 и 1001 годах в геолого-исследовательских целях было произведено два ядерных взрыва мощностью 3,5 и 10 килотонн соответственно.
«Сталинград никуда не делся. Он жил в Волгограде на правах андеграунда (и Кустурица ни при чем). Город Иосифа не умер, а впал в анабиоз Мерлина или Артура. То тут, то там проступали следы и возникали звуки. Он спал, но он и боролся во сне: его радисты не прекращали работу, его полутелесные рыцари — боевики тайных фемов — приводили в исполнение приговоры, и добросовестный исследователь, знаток инициаций и мистерий, отыскал бы в криминальной газетной хронике закономерность. Сталинград спал и боролся. Его пробуждение — Белая Ротонда, Фонтан Дружбы, Музкомедия, Дом Офицеров, Планетарий.
«…Вообще-то я счастливый человек и прожила счастливую жизнь. Мне повезло с родителями – они были замечательными людьми, у меня были хорошие братья… Я узнала, что есть на свете любовь, и мне повезло в любви: я очень рано познакомилась со своим будущим и, как оказалось, единственным мужем. Мы прожили с ним долгую супружескую жизнь Мы вырастили двоих замечательных сыновей, вырастили внучку Машу… Конечно, за такое время бывало разное, но в конце концов, мы со всеми трудностями справились и доживаем свой век в мире и согласии…».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.