Шейх и звездочет - [13]
— Правда, правда! Вы же нам помочь хотели. — И добавила: — Дети за родителей не отвечают.
— Галя! — дернула ее за рукав Юлька. А та, не понимая, что не то мелет, пожала плечами:
— Вот я и говорю…
И больше ничего не сказала, заблудившись глазами между нами и подругой.
Шаих зло молчал. Казалось, ему порядком надоела эта канитель с нелепыми хозяевами и неудавшимися гостями, которые пытаются скрасить положение — чего скрашивать, не на смотрины пришли!
— Приемник я починю, не волнуйтесь, — прокашлялся он, — принесу в школу.
— А мы и не волнуемся, — ответила Юлька. Радужное настроение ее изменилось, она зябко поежилась, застегнула пальто на все пуговицы. — Пойдем, Галя.
Ниспосланный судьбою шанс упускать было нельзя, и я заработал языком с удвоенной энергией. И за себя, и за окаменевшего Шаиха, не зная, кому еще из нас повезет больше.
— Куда вы? Куда, когда такая благодать, сами ж: апрель, капель… А сами…
— Домой, — холодно сказала Юлька.
— Мы проводим, если можно, немножечко, так ведь, Шаих?
Он молча повиновался.
У нее была походка балерины — легкая, порхающая, а если без лирики — пятки вместе, носки врозь, а если и подъязвить немного, то просто — чарличаплинская.
— Вы в одном доме живете? А пальто ничего — очистилось… — не унимался я.
Расстались у Бригантины.
На сгорбленных плечах понесли мы с Шаихом домой конфуз, взваленный на нас его матерью. Простились с новыми знакомыми пристойно, кажется, задушевно даже, но все равно осталось что-то такое, что неизменно остается после встречи с человеком, который небезразличен тебе и по отношению к которому, пусть и не по твоей вине, а произошла неловкость.
Не замечались ни разгулявшееся апрельское солнце над головой, ни веселые лужи под ногами.
Однако я обратил внимание, что в котором доме подряд по-летнему распахнуты окна. С балкончика на противоположной стороне улицы посигналил нам, делая какие-то знаки, мальчик, при этом он показывал в небо. Что такое? Небо было пронзительно синим, но таким оно держалось уже несколько дней.
Вдруг Шаих остановился и многозначительно поднял палец:
— Левитан!
Из ближнего окна на втором этаже до нашего слуха донесся торжественный голос всем известного диктора.
— Он! — подтвердил я. — Какое-то важное сообщение! Пошли скорей.
В сенях нас встретил взволнованный Николай Сергеевич:
— Шаих, Ринат, где вы ходите? Человек в космосе!
Сенные двери настежь, дверь его комнаты тоже, оттуда громовыми раскатами Юрий Левитан:
— Со-обще-ение-е ТАСС. Двенадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с че-е-ло-ове-еком на-а-а борту-у-у! Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Га-га-а-арин Ю-юрий Алексе-е-евич!
— Уже который раз передают! — шептал Николай Сергеевич, усаживая нас у радиоприемника. — Началось, началось! Великанье Время началось! Скоро и в Дальний Космос двинемся, и братьев по разуму обнимем.
После обеда мы пошли в школу на занятия. Что там творилось! Из открытых окон летели тучи бумажных самолетиков. Вторая смена в седьмом «А» началась кое-как с урока русского языка. Запланированное изложение с использованием деепричастных оборотов было заменено на сочинение «Человек летит в космос».
Наши с Шаихом сочинения получились самыми большими и, на мой взгляд, самыми лучшими. Но в них оказалось и больше всего ошибок. Нам влепили по двойке. Но о них мы узнали только через несколько дней и, помню, нисколько не расстроились.
После школы в тот день мы долго гоняли голубей. Рашида-апа сообщила нам миролюбиво, что лотерейки свои она нашла.
Так на чем мы остановились? Да, Роза Киямовна сказала:
— А вот и Юлька пришла!
И в самом деле, в комнату впорхнула Юлька. Собственной персоной.
— Здрасьте!
— Познакомься, дочка, — сказала Роза Киямовна, — новый друг деда — Шаих.
— А мы знакомы, мам, — улыбнулась Юлька.
— Да что же такое, совершенно не знаю товарищей своих детей!
— Мда, — сказал дед и хлопнул в ладоши: — Что ж, Шаих, па-апьем чайку!
За этим свалившимся на его бедную голову обедом Шаих чувствовал себя скверно. Он не знал, когда жевать, когда отвечать, а когда слушать: пожевывая слушать — неловко, отвечать с куском во рту — невозможно, вообще ничего в рот не брать — неприлично, все-таки он за обеденным столом. С появлением Юльки положение усугубилось: она без зазрения совести наблюдала за ним, в разговор не вступала, но по ее живым, хитро помаргивающим василькам было видно, что всему происходящему за столом она судья — Фемида без повязки и весов.
А тут еще нос распухший, губа…
Конец света наступил, когда Роза Киямовна задала Шаиху очередной вопрос и когда в ожидании ответа все оторвались от чашек-плошек, а он в это бремя брал настоятельно предлагаемую губадию, да неудачно, кусок пирога разломился, упал на колено и рассыпался изюмом, рисом и всей начинкой по ковру. Ничего не оставалось, как полезть под стол.
— Сама, сама соберу, — засуетилась Роза Киямовна. Ей было невдомек, что под столом гостю в данный момент лучше. Он бы и до ночи оттуда не вылез, если б его не вытащили.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.