Шея - [2]

В процессе дознания обнаружилось, что я люблю изобразительное искусство — живопись и скульптуру.

— Тогда вы как-нибудь должны навестить нас в усадьбе и осмотреть коллекцию мужа.

Сказано это было просто так, для поддержания разговора, но вы понимаете, что, будучи репортёром, я не имею права упускать такие случаи.

— О, вы необычайно любезны, леди Тертон. Я и мечтать не смел… Когда мне можно приехать?

Её подбородок дёрнулся вверх, она поколебалась, нахмурилась, пожала плечами и проговорила:

— Когда угодно. Мне, в общем-то, всё равно.

— Так, может быть, в конце этой недели? Вам это не причинит неудобств?

Медлительный прищуренный взгляд остановился на секунду на мне и скользнул прочь.

— Пожалуй. Мне, право же, всё равно.

В субботу во второй половине дня я подъезжал к Вутону. Дорожный саквояж лежал на заднем сиденье. Отчасти я, конечно, вынудил её пригласить меня, но у меня не было выхода. Да и потом, независимо от профессионального интереса, я очень хотел попасть в их поместье. Вы знаете, что Вутон — это великолепный каменный дворец раннего английского ренессанса. Подобно своим собратьям, Лонглиту, Уоллату и Монтекьюту, он был построен во второй половине шестнадцатого века, когда дома знати впервые стали проектироваться с учётом требований комфорта, а не как оборонительный замок, когда молодые Джон Торп и Смитсоны возводили прекрасные постройки по всей стране. Он расположен к югу от Оксфорда возле городка Принсес-Ризборо, от Лондона не так уж и далеко. Я въехал в ворота, когда небо начинало темнеть и наступал ранний зимний вечер.

Я медленно катил по длинной аллее, стараясь охватить взглядом как можно больше вокруг, в особенности прославленный парк с искусно подстриженными растениями. Парк производил ошеломляющее впечатление. Повсюду стояли старые тисовые деревья, садовыми ножницами преображённые во множество комических форм: курица, голубь, бутылка, сапог, кресла, замки, рюмки, фонари, расхристанные старухи; высокие колонны, увенчанные то шаром, то круглым сводом, то шляпкой гриба, а в полутьме зелень казалась чёрной, переходя в иное — скульптурное, зализанное, тёмное качество. Одну лужайку занимали колоссальные шахматные фигуры, каждая безукоризненно выстрижена из живого тиса. Я вышел из машины и подошёл к ним. Они были в два моих роста и находились в полном комплекте, короли, ферзи, слоны, кони, ладьи и пешки, расставленные для начала игры.

За следующим поворотом открылся большой серый дом, и перед фасадом правильное пространство, закрытое стеной с идущей поверху балюстрадой и выносными павильонами по углам. В простенках балюстрады стояли каменные обелиски — признак итальянского проникновения в тюдоровскую империю, к подъезду вёл пролёт каменных ступеней не менее чем в сто футов шириной.

Подъехав, я вздрогнул от неожиданности. Фонтанная чаша посредине двора поддерживалась большой скульптурой Эпштейна. Прекрасная вещь, что и говорить, но полностью дисгармонировавшая с окружением. Поднявшись по лестнице, я оглянулся и увидал на всех прогалинах и лужайках скульптуры в современном стиле. Издалека я распознал Годье Бржезку, Бранкузи, Сен-Годана, Генри Мура и снова Эпштейна.

Молодой швейцар открыл дверь и проводил меня в мою спальню. Её светлость отдыхает, пояснил он, равно как и остальные гости. Все соберутся через час в вечерних туалетах в большой гостиной.

По долгу службы я постоянно оказываюсь в выходные в разъездах. По пятьдесят раз в году я провожу субботу и воскресенье в разных компаниях, и в результате у меня развилось безошибочное чутьё на обстановку. Едва входя в дом, я уже знаю, всё ли внутри в порядке или неладно что-то. И в этом доме мне не понравилось. В нём дурно пахло. Слабое, еле уловимое дыхание гнили в воздухе не проходило, пока я нежился в горячей мраморной ванне. Я только надеялся, что сумею избежать неприятных ситуаций до понедельника.

Первая из них поджидала меня через десять минут, хотя и вызвала скорее удивление, чем неловкость. Я натягивал, сидя на кровати, носки, когда отворилась дверь и в комнату проник старый косолапый гном в чёрном фраке. Он тут дворецкий, пояснил он, его зовут Джелкс, и он хотел бы лично удостовериться, что я не испытываю недостатка ни в чём и чувствую себя комфортно.

Я отвечал утвердительно.

Он сообщил, что приложит со своей стороны все усилия, чтобы визит прошёл для меня наилучшим образом. Я поблагодарил. Вместо того чтоб выйти, он потоптался и медоточивым голосом спросил разрешения коснуться несколько деликатной темы. Я разрешил.

В общем-то, это насчёт чаевых. Всё, что касается чаевых, приводит его в отчаяние.

Да? Почему же?

Ну, если я спрашиваю всерьёз, то ему не нравится, что, уезжая, гости полагают необходимым оставить ему на чай. Так происходит всегда, и это унизительно и для него, и для гостя. Более того, он понимает, как чувствует себя гость, вынужденный давать на чай больше, чем он может себе позволить.

Он сделал паузу, и два хитрых глаза впились в моё лицо в ожидании реакции. Я пробормотал, что со мной он может об этом не беспокоиться.

Напротив, ответил он, он попросил бы вообще не давать ему чаевых.