Шестая сторона света - [68]

Рука наткнулась на ботинок. Соприкосновение длилось меньше, чем моргание в темноте, но успел ощутить и полуспущенный носок, и волосатую кожу под брючиной.

Отдёрнув руку, я, как был на четвереньках, отпрыгнул назад, словно испуганная кошка.

 — Кого надо? — вяло вскрикнул Фрунзик.

Я окаменел, стараясь не дышать. Фрунзик неразборчиво проворчал, всхлипнул и затих.

Скоро до меня донеслось отчётливое равномерное дыхание спящего. Я позволил себе сделать несколько шагов отступления.

Дыхание не прерывалось.

Проворно перебирая конечностями, я отходил всё дальше и дальше от спящего мента. Не удержался и скатился вниз по слишком наклонной части трубы. Полозья торчали из пола, как лезвия бесконечных ножей. Затормозил падение, стараясь не заорать от боли. Ощупывая пол, обречённо прополз ещё немного и остановился.

Включил лампочку и долго, с наслаждением мочился, глядя как потоки влаги, собирая пыль, катились вниз, повторяя поворот туннеля, и исчезали в темноте.

Я устал. Меня тоже клонило в сон.

4

Хорошо помню паническое пробуждение.

Сознание заполнял остаток сна, о некой упущенной возможности. О пропущенном поезде, который должен был отвезти меня в место, где получу ответы на вопросы: почему темно, почему холодно и почему воняет мочой?

Приподнялся с холодного пола и сел. Тело болело. Суставы не гнулись. Шея, казалось, исковеркана так, что я всю жизнь буду ходить, наблюдая кончики своих ботинок. Горло болело, в носу свербило. Я начал чихать, а из носа, как по команде, потекло. Сопливый и простуженный спаситель поездов, чёрт побери.

Угроза быть застреленным ничего не меняла в моём самочувствии. Я нагло зажёг лампу. Выпил из фляги воды. На донышке большого нагрудного кармана комбеза нашёл старую карамельную конфету.

Причмокивая карамелькой, я посмотрел на часы. Не мог понять, что показывают стрелки: десять утра или вечера?

Не погасив лампочки, пополз вперёд, уверенный, что Фрунзика давно нет. Впрочем, даже если он будет, — неважно. Мне надоело бояться, надоело прислушиваться, надоело быть напуганной тенью негодяя.

Правда, этот приступ храбрости быстро прошёл. Я благоразумно выключил лампу, о чём через десяток метров сожалел: мои руки вместо привычной трухи и полозьев на полу трубы, нащупали мокрое. С отвращением миновал этот участок. Обтёр руки платком, а платок выбросил. Теперь сопли придётся рукавом вытирать.

Не стал зажигать свет, чтоб удостовериться, что вляпался в мочу Фрунзика.

Когда почти сутки ползёшь на четвереньках в трубе, мысли тоже сворачиваются в трубочку, на конце которой брезжит чёткая круглая мысль — скорее бы конец.

Радовало одно — Фрунзику было гораздо хуже, чем мне. Перед уходом он не захватил ни воды, ни еды. Это я, бывалый железнодорожник, знал, что туннель не любит неподготовленных.

Через несколько часов затхлый воздух наполнился чётким ароматом свежести. Это ощущалось даже сквозь насморк. С каждым витком спирали становилось холоднее. Запахло дождём.

Скоро я вывалился из туннеля на мокрый каменный пол Платформы на крыше Коммунального Бюро. Меж столбиков балюстрады сидели мокрые, будто опухшие птицы. При моём появлении они нехотя расправили крылья, но не взлетели, а потоптались на месте, усаживаясь поудобнее. Мокрые скульптуры изображающие Судитронов прошлых лет, таращились в серые облака мраморными очами.

Утренний туман облепил меня, смачивая осенним дождём, мелким, как подростковые проблемы. Я встал под перекрытие между колоннами, укрываясь от дождя.

Передо мной возникли задача и искушение. Задача заключалась в том, чтоб выяснить, куда делся Фрунзик: спустился ли вниз и затерялся среди дворового населения или пересёк платформу и пролез во второй туннель, чтоб продолжить путь к непонятной цели?

Одно из решений задачи манило искушением.

Можно убедить себя, что Фрунзика не догнать. Вызвать лифт, спуститься вниз, сесть в трамвай и через десять минут позвонить в дверь своей квартиры, где будет горячий чай, аспирин и тёплая постель.

Кружка с горячим чаем всё ещё заманчиво блестела в мыслях. Я вышел из укрытия, пересёк платформу и упрямо залез во второй туннель.

Прополз несколько метров. Включил лампочку и убедился, что Фрунзик был тут, и был недавно: цепочка мокрых следов уходила в темноту.

5

Снова однообразие холодной трубы.

В голове никаких мыслей, будто та, вторая часть меня, с которой обычно шёл разговор, называемый «мыслительным процессом», обиделась на обман её ожиданий: ни чая, ни конца трубы.

Я стучал ботинками по железным стенам, а эхо раскатывалось в моей пустой голове. Даже мысль о том, что в туннеле для Судитронов не менее опасно, чем в гиперзвуковом, не напугала. Изредка я останавливался, чтоб попить, съесть ещё одну древнюю карамельку и поссать. Перестал смотреть на часы — надоело тратить силы на лишние движения.

В отличие от предыдущей эта труба уходила вниз, так же закручиваясь спиралью. Некоторые её участки я катился на спине, не пытаясь затормозить. Полозья были не такие острые, как в предыдущей трубе, стёртые от частого употребления. Кое-где попадались свежие окурки, оставленные Фрунзиком и разводы его ссанья. Я привык и не морщился.