Шестая сторона света - [67]

В девятнадцать лет люди редко осознают, что молоды. Им кажется, что они достаточно пожили, чтоб высказывать своё мнение обо всём. Так вот, щеглы, это ощущение быстро проходит, когда знаешь, что кто-то может навести на тебя пистолет. Сразу понимаешь, что прожил мало, и что жизнь слишком дорога, чтоб тратить её на притворство.

Честное слово, если бы Фрунзик даже в шутку достал пистолет и просто направил бы в темноту, то я позабыл бы обо всех клятвах праху Лебедева и сбежал.

Но Фрунзик про пистолет не думал. Владеющий оружием вспоминает о нём реже, чем безоружный.

До меня доносились обрывки песен. Этот милиционер-бандит, однако, любил петь. Сначала Фрунзик долго цитировал «рокенролл мёртв, а мы-ы-ы-ы». Потом начал орать «Я-а, я-а, коко жамбо», очень похоже насвистывая мотив. Далее слышались обрывки попсовых хитов начала девяностых, когда я был маленьким, а Фрунзик, видимо, в лучшем периоде своей жизни.

Иногда он уставал (неясно — от ходьбы или пения). Садился на рельсы и молчал, выключив фонарик для экономии батареек. Я тоже припадал на корточки и следил за вспыхивающей красной точкой его сигареты.

 — Рота подъём! — орал Фрунзик, зажигая фонарик. От его команды хотелось подскочить и слушать дальнейшие указания.

Репертуар милиционера-певца пошёл на повтор. Целый час звучало раскатистое эхо про мёртвый рок-н-ролл. Потом ещё час по туннелю металась прилипчивая «Коко Джампо». Наконец, Фрунзик замолчал. То ли устал, то ли алкоголь выветрился. Я благоразумно увеличил дистанцию так, чтоб свет фонарика стал еле виден. В тишине лучше не рисковать звуками шагов.

Согласно меткам расстояния, мы прошли километров тридцать.

По замедлившейся скорости, я понял, что Фрунзик устал. Он чаще садился отдыхать, даже не закуривая. Я привычен к долгим переходам и чувствовал себя готовым пройти ещё столько же.

Иногда видел, что Фрунзик останавливался и поднимал луч фонарика вверх, разглядывая что-то на потолке туннеля.

В одну из таких остановок его фонарик вдруг пополз вверх и исчез под потолком.

Выждав пару минут, я пробежал дистанцию и замер, прислушиваясь. Сверху донёсся лёгкий шорох. Подождав ещё немного, включил фонарик на своей каске и прикрывая его ладонью, огляделся.

Старинные ржавые рельсы уходили в оба конца темноты. В нескольких метрах от того места, где я стоял, на стене были выдавленные в бетоне цифры — отметка расстояния по устаревшей системе. Рядом с цифрами приделана железная лестница.

Осмелев, я убрал ладонь с фонарика и увидел, что лестница вела к квадратному люку в потолке.

Не припомню, чтоб в Колледже рассказывали о предназначении подобных лестниц в архаичных туннелях. Впрочем, вкус дешёвого портвейна, сопровождаемого «Тремя паровозиками», — вот моя первая ассоциация со словом «Колледж».

Потушил лампочку и полез вверх, аккуратно ощупывая железные перекладины.

Вполз, перекатился, сел на корточки. Снова прислушался. С левой стороны слышалось далёкое кряхтение Фрунзика, будто он занимался тяжёлым трудом.

Включил свет, прикрывая ладонью.

Хорошо, что сел на корточки, а не встал на ноги. Я находился в другом туннеле диаметром менее человеческого роста. По сути — труба. По её дну проложен не монорельс и не старые рельсы, а хорошо узнаваемые полозья с углублениями, по которым передвигались Судитроны, для выхода на Платформу к Соискателям.

3

Определив направление звука, я выключил фонарик и пополз четвереньках. Я не опасался быть услышанным. Фрунзик так кряхтел и стучал ботинками по металлическим стенам трубы, что заглушал любые звуки.

Труба имела лёгкий подъём и поворот направо. Полозья больно впивались в коленки, я чувствовал что содрал кожу до крови. Фрунзик испытывал тоже самое. Доносились его болезненные возгласы: «Ах, мля, сука!»

От иного масштаба и перемещения на четвереньках мой внутренний счётчик сбился. Я даже примерно не мог представить, сколько мы проползли.

Осмеливался часто зажигать фонарь и осматриваться. Всё равно Фрунзик всегда был скрыт за бесконечным поворотом.

Стало ясно, что труба закручивается спиралью вверх. Иногда подъём делался таким крутым, а поворот резким, что боялся, что Фрунзик не удержится и покатится вниз на меня. В таких местах благоразумно давал ему уйти далеко вперёд.

Я делал частые остановки, прислушивался и пытался определить действия противника. В одну из остановок не услышал привычного кряхтения и стука ботинок по железу.

Замер, ожидая намёка. Тишина. Даже не видно отблесков милицейского фонарика на потолке.

Он что-то заподозрил и затаился? Под натиском этой мысли я медленно отполз назад. Лампу тоже перестал включать. Так и просидел в темноте неопределённое количество времени. Прислушивался, ожидая выстрела из темноты.

Вдобавок мне страшно захотелось в туалет. Расстегнуть ширинку и помочится не сложно, если бы не тёмная неясность впереди.

Трусливая идея — повернуть обратно — настойчиво приходила на ум. Пусть Фрунзик ползёт в одну сторону, а я в другую.

Стал укорять себя за трусость, с которой ухватился за оправдание. Сдерживая страх и позывы обоссаться, начал медленно продвигаться вперёд. Спасло меня то, что не ленился ощупывать каждый сантиметр темноты.