Шесть серых гусей - [66]

— Этого еще не хватало! Угодить в волчий капкан в центре Неаполя! Что за бредовая мысль хранить такую штуковину! Где ключ?

— На верстаке! — крикнула она.

Он уже бежал к верстаку, когда услышал, как она вприпрыжку бежит за ним, заливаясь смехом.

— Я пошутила, этот капкан для гризли! Я спокойно могу всунуть туда ноги и вытащить их…

Раздался звук пощечины. Все случилось как бы помимо его воли, и он тотчас же пожалел об этом, с таким невыразимым упреком смотрела на него девушка.

— Ты делаешь… так же, как он. — выдохнула она.

— Послушай, если ты и с ним так шутила, то тут я его понимаю.

Она снова заплакала. Горе ее было настолько безутешно, что он обнял ее и, прижав к себе, попытался приласкать:

— Прости меня. Я так испугался… Мне показалось, ты можешь потерять ногу… Я не понимаю таких шуток.

Видя его раскаяние, она немного успокоилась.

— Я встала, чтобы достать для тебя подарок, — объяснила она, шмыгая носом. — Я хотела подарить тебе это. Чтобы ты помнил о том, как мы впервые были вместе.

Она поколебалась с минуту, потом открыла маленькую сумочку на длинной ручке, которую он уже видел у нее в тот день, когда взорвалась бомба, достала сложенный вчетверо листок бумаги и протянула Ларри.

Он медленно развернул листок. Едва взяв записку, прежде чем прочитать из нее хоть слово, он вновь ощутил далекий и неистребимый запах воска, наполнявший готические залы Бодлианской библиотеки. Последние лучи солнца придавали белой бумаге оттенок старого пергамента.

— Подожди, здесь есть лампа, я сейчас зажгу, — сказала Домитилла.

В колеблющемся пламени газовой лампы он наконец смог рассмотреть листок.

— Кажется, на эту записку пролили воду! — воскликнул он разочарованно.

И в самом деле, на листке остались коричневатые следы жидкости, которые стерли часть текста.

— Скорее всего это произошло вскоре после того, как была сделана запись, — уточнил он, склоняясь над листком.

— Ты узнаешь почерк?

— О да! — сказал Ларри. — Так это документ из квартиры Креспи?

— Нет, я никогда не держала в руках послание из секретера, о котором ты подумал. Дон Этторе просто прочел мне его и положил обратно в ящик. Мне кажется, она упрекала мужа за то, что чувствовала себя одинокой. Но почему ты так побледнел? — воскликнула Домитилла.

Ларри прислонился к стене гаража и уставился в землю. Девушка подошла к нему:

— Что с тобой? Ведь не эта же единственная фраза, которую здесь еще можно прочесть, привела тебя в такое состояние?

— Нет, ничего, — ответил он, поднимая голову. — Но ты мне ничего не говорила об этом документе…

Она, казалось, была потрясена впечатлением, которое ее подарок произвел на Ларри.

— Не было причины о нем рассказывать… Я хотела… просто сделать тебе сюрприз… По правде сказать, этот листок лежал у отца в кармане вместе с деньгами… Я в любом случае отдала бы его тебе… Я хочу сказать, что даже если бы в каноэ ничего не произошло…

Речь ее звучала отрывисто и неровно, она судорожно цеплялась за Ларри.

— Успокойся, — произнес он устало. — Я верю, что ты отдала бы мне его.

— Это не то письмо, которое мне читал дон Этторе, но мой отец, наверное, вытащил его у него из секретера. А где еще ему было его взять? В этих ящиках, наверное, полно таких писем. Он считал, что дон Этторе ничего не заметит, и хотел продать его тебе теперь, когда у тебя завелись пети-мети…

— Что?

— Звонкая монета… Так говорят на улицах… Как только узнал, что ты интересуешься этой эпохой, он подумал, что поймал идеальную дичь…

Ларри в задумчивости покачал головой:

— Это письмо… Оно не от Креспи.

Она удивленно взглянула на него:

— Откуда ты знаешь? Тут не хватает стольких слов…

— Их здесь вполне достаточно, — вздохнул Ларри. — «А sad fate. The unfortunate baby died one year lat… in Napl… and poor unlucky E…»60, — прочел он глухим голосом.

Рука с письмом безвольно повисла вдоль туловища. Как странно, что мрачные строки, написанные Мэри Шелли, нашли его здесь, в этом потаенном убежище. Домитилла схватила его за руку.

— Мне не следовало отдавать его тебе? — спросила она. — Я не должна была этого делать?..

Ларри махнул рукой, словно сгоняя с плеча девушки ночную бабочку.

— Скажи лучше, какая это буква?

Она отодвинулась от него и закрыла лицо руками.

— Какая разница, если у тебя испортилось настроение? — прошептала она. — Я даже не поняла, что ты прочел. Почему между нами все и всегда оборачивается к худшему?..

Он ласково притянул ее к себе:

— Пожалуйста, постарайся. Именно из таких мелочей складываются великие открытия.

Внезапно успокоившись, она склонилась над запиской и прилежно, как школьница, стала ее рассматривать.

— Эти подтеки не дают как следует разобрать… «Э» — мне кажется. Часть буквы стерта водой, но остальное пока видно.

Он кивнул:

— Я тоже так думаю, и это подтверждает мои утренние рассуждения. Речь идет… — Он закрыл глаза. — Речь идет о том младенце, что родился на Ривьера-ди-Кьяйя двадцать седьмого декабря тысяча восемьсот восемнадцатого года. Пытаясь выяснить для моей книги, кто из трех женщин, живших тогда в доме, мог быть его матерью, я предположил, нет, я был убежден, что… Ты принесла мне то, что я уже не надеялся найти, — доказательство моей правоты.