Шесть серых гусей - [65]

Его оборона рухнула, и, глядя на тонкую линию ее плеч, за которыми он уже не замечал царящего кругом беспорядка, он перестал сдерживаться, и его хриплый крик — насколько он мог судить по ее торжествующему взгляду — доставил ей такое же удовольствие, как и волна наслаждения, вскоре накрывшая их обоих. Когда все кончилось, он впал в блаженное оцепенение.

— Как давно… — прошептал он.

Она придвинула к нему восторженное личико.

— Как давно что?

— Как давно я не занимался любовью.

Она, казалось, была удивлена.

— Но здесь… здесь хватает соблазнов…

— Вот именно. Я становлюсь похожим на моего друга-американца, потому что все, что я вижу в этом городе, начинает внушать мне отвращение. На каждом перекрестке, у подножия каждой лестницы только и слышно: «Зайди ко мне, Джо. У меня есть для тебя красивая девушка, Джо. Тебе было хорошо, Джо?»

Она коротко рассмеялась, он не понял, одобрительно или насмешливо. Когда ей показалось, что он хочет из нее выйти, она чуть было не расплакалась.

— Останься, останься во мне, — сказала она торопливо, изо всех сил прижимаясь к нему. — Ты понял, что стал моим первым мужчиной…

— Да, — услышал он собственный шепот.

— Впервые то, что я чувствую, заставляет меня краснеть! Посмотри, я вся красная!

— Как печка, — согласился он. — Знаешь, ведь я считал, что твои щеки горели и по милости других, старика Креспи в частности! Мне казалось, что он лишил тебя невинности. Одна эта мысль внушала мне такое отвращение, что я не хотел, чтобы ты встречалась с ним!

Ларри внезапно разволновался, а лицо Домитиллы осветилось, и на него вернулось то выражение полупрозрачного совершенства, которое он заметил в день, когда впервые ее увидел.

— Ты сказал мне «ты»! — воскликнула она восхищенно. — И ты, кажется, ревнуешь. Я знала, что так будет!

— Значит, ты признаешься, что Креспи… Не доводя дело до конца, он все же…

Она игриво пожала плечами:

— Дон Этторе не похож на отца. Можно сказать, он спас меня. Ты можешь мне не верить, но если бы не он, меня бы здесь не было. Он не дал мне умереть с голоду. Они с Джанни кормили меня из своего пайка.

Она вдруг рассмеялась.

— Он хотел, чтобы я поправилась и мне стали впору платья его жены. Ему нравилось, когда я их примеряла. В этом не было ничего дурного!

— Я видел, что ты прекрасно могла их носить!

— Хватало нескольких булавок! Ему было приятно зашнуровывать у меня на ногах ботинки прошлого века.

— И затягивать тебя в корсеты его матери?

— Нет, корсетов не было, — ответила она просто. — Но я так хотела бы жить в те времена, когда говорили не только о войне, когда люди красиво одевались, ездили в оперу в экипаже… Поэтому я так люблю исторические фильмы. Когда мы поедем в Рим, я буду просить тебя только о том, чтобы ты иногда водил меня в кино.

— В Рим… Я же говорил тебе…

Она нежно приложила свой палец к его губам, и он замолчал.

— Ты часто ходила с матерью в кино? — спросил он.

— Да. В «Огюстео», в «Парадизо»… В «Корону» на виа деи Милле… Я помню, мы смотрели «Белоснежку» в «Санта-Лючии». Это единственный раз в жизни, когда я слышала, как мама поет на улице.

Девушка перечисляла кинотеатры с тем же выражением сладострастия и ностальгии в голосе, с каким ее отец читал довоенное меню в траттории. Наклонившись к Ларри, она нежно дотронулась до его лица.

— У нас есть еще несколько часов, — сказала она тихо. — Не поплавать ли нам в каноэ еще разок?

Ларри погладил ее по бледной щеке.

— Помни, к возвращению дона Этторе ты должна быть уже дома, иначе у него возникнут подозрения, особенно если он заметит отсутствие портшеза…

— Сейчас четыре, а он никогда не возвращается раньше девяти, — сказала Домитилла. — Тогда я и посмотрю, не заметил ли он чего, и расскажу ему, как я волнуюсь, что отец еще не вернулся. А завтра утром я объясню, что не спала уже вторую ночь, что не хочу оставаться на Ривьера-ди-Кьяйя и решила пойти работать в Баньоли. Видишь, у нас достаточно времени, чтобы сплавать снова…

Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Он позволил ей это, но не вернул поцелуй. Неожиданно она разжала объятия, встала, одернула юбку и вылезла из лодки.

— Почему ты отворачиваешься от меня? — с болью в голосе крикнула она. — Тебе что, не было хорошо? Тебе не понравилось?

— Очень понравилось, — ответил он огорченно. — Ты меня немного изнасиловала, но я не буду на это жаловаться! Плохо, что я не могу отделить то, что чувствовал сейчас с тобой, от того, что случилось раньше…

— А я, когда буду думать о нас двоих, стану вспоминать каноэ, а не портшез!

— Мне бы тоже этого хотелось, — с сожалением заметил он.

Она в ярости бросилась прочь, и он увидел, как она лавирует между связками шестов и с томной грацией устремляется в лабиринт из предметов. Враждебное и нелепое пространство гаража, казалось, очеловечилось, согрелось и превратилось в фантасмагорический дворец, в котором она была одновременно нимфой и весталкой. Внезапно раздался пронзительный крик.

— Что случилось? — воскликнул Ларри. Домитилла согнулась, словно ее подстрелили на бегу, и он с ужасом увидел, что стальные челюсти капкана сомкнулись на ее узких щиколотках. Она продолжала кричать и ломать руки, скрючившись от боли. Он тут же представил себе, как ломаются ее хрупкие косточки, ее боль, кровотечение, которое никак не удается остановить… И кого звать на помощь в такой ситуации?.. Он бросился к ней, торопливо надевая брюки.