Шесть серых гусей - [11]

— Слушай, а твои сопровождающие — неслабые парни! — воскликнул Ларри. — Кажется, тебя охраняли!

— Шутишь! Я оказался на вокзале в Мерджеллине, а эти ребята предложили подвезти меня до палаццо Реале, где находится мой кабинет. Я согласился — и вот чем все кончилось.

Какое-то время они шли молча.

— Уверен, что эта баба поднимет бучу, — продолжил Пол недовольно. — Ты знал, что здесь высадились французы? После того как они струсили в сороковом, у нее еще хватает наглости задирать нос и нападать на нас!

— Но ведь не без причины? Впрочем, у тебя еще будет возможность разыскать ее и все объяснить! — сказал Ларри с немного наигранным оживлением, взяв приятеля под руку. — Забудь об этом и лучше проводи меня, как в старые добрые времена!

Пол пошел с ним рядом, сохраняя обиженный вид.

— Можешь сколько угодно притворяться, что рад нашей встрече, — хмуро сказал он. — Ты, конечно, начнешь сейчас вспоминать нашу жизнь в Оксфорде, но все равно ты предатель!

Слова друга смутили Ларри.

— Ну-ка ответь, почему ты ни разу мне не написал? — продолжал Пол. — Почему пропал так надолго? Я ведь пытался тебя разыскать!

— Догадываюсь… — пробормотал Ларри.

Он молча продолжал шагать, растерянно глядя себе под ноги, потом взял себя в руки и сказал, словно радуясь возможности сменить тему:

— Давай-ка решим, куда мы идем. Предлагаю отправиться в мой кабинет на площадь Витториа, там мы сможем спокойно поболтать…

— Как хочешь, — проворчал американец.

— Как пойдем: по улице Пиццофальконе или по набережной?

— Слушай, я совсем не знаю этого города, — нетерпеливо проговорил Пол. — По правде говоря, чем раньше я отсюда уеду, тем будет лучше для всех. И то, что здесь я встретил тебя, не так уж сильно изменило мое к нему отношение, — раздраженно добавил он.

— Как ты любезен!

— Вспомни, Ларри, мы провели вместе три года, даже жили в одном доме! Мы были с тобой как Шелли и его неразлучный друг… как там его?

— Хогг. Томас Джефферсон Хогг25. Их обоих выгнали из университета за воинствующий атеизм.

— Нам это не грозило! — заметил Пол. — На скольких службах нам пришлось петь с этим чертовым хором!

Он повернулся к Ларри.

— Мы расстались друзьями, насколько мне известно, или я ошибаюсь?

Ларри пожал плечами:

— Да что ты выдумываешь!

Пол внезапно остановился. Дети издали внимательно наблюдали за ними, как будто оживленная беседа двух офицеров интересовала их гораздо больше, чем игры и все остальное, происходившее на улице.

— Последнее мое воспоминание о тебе — твой отъезд в Италию, — помолчав, продолжил он. — Я вижу тебя на Редклифф-сквер, идет дождь, добрый оксфордский дождь, которого мне так не хватает. Ты ждешь автобус, который должен отвезти тебя на аэродром. Тогда мне еще показалось, что твой чемодан слишком мал для такого долгого путешествия…

— Подожди, я сосчитаю, — произнес Ларри. — Это было в июле тридцать шестого. Боже мой, больше семи лет назад!

— Ты молчал семь лет, — с упреком произнес Пол. — Я уже говорил, я пытался тебя разыскать. Правда, тогда я еще не очень волновался… Думал, что скоро тебя увижу или время от времени буду получать весточки. Черт побери, Ларри! Три года вместе — и ни строчки за все эти годы!

Ларри задумчиво покачал головой.

— Вскоре после окончания каникул я уехал в Бостон, — продолжил Пол. — Оттуда писал письма на те адреса в Италии, которые ты мне оставил, но все мои письма вернулись назад.

— Вечная история, почта плохо работает, — промямлил Ларри.

— Тогда я решил, что ты вернулся в Оксфорд, и написал на наш прежний адрес. С тем же успехом.

Ларри задумчиво покачал головой и потянул приятеля в сторону улицы, ведущей к морю. Прямо перед ними на фоне прозрачной зелени залива, гладь которого бороздили шаланды рыбаков и военные корабли, вырисовывался силуэт огромной статуи.

— Во всяком случае, мне было известно, что ты отправился по следам Шелли в Италию, — продолжал Пол. — Ты тогда с ума по нему сходил, верно?

Ларри усмехнулся:

— И сейчас схожу.

— Собирался написать его биографию… Ты ее издал? Нет, наверное, иначе я бы знал…

Ларри устало махнул рукой.

— Такая работа требует много времени, а война заставила все бросить… И потом, понимаешь… Всякий раз, как мне казалось, что книга закончена, я открывал что-то новое, что-то такое, что обязательно надо в нее вставить, — вздохнул он. — Или, напротив, изменить написанное раньше. С Шелли ни в чем нельзя быть уверенным: все так неустойчиво, так хрупко, преходяще… Как готовый в любой момент обрушиться дом на Ривьеради-Кьяйя, в котором он жил.

— Он что, заезжал в Неаполь во время своего путешествия по Италии?

— Ну да, — ответил Ларри. — И именно здесь, тогда, когда у него, казалось, было все для счастья, он написал свои самые душераздирающие поэмы, исполненные безграничного отчаяния…

— Значит, в первый свой приезд ты уже здесь бывал?

— Да, в сентябре тридцать шестого. Мне хотелось понять, почему он был так несчастен. Я чувствовал, что в его жизни была какая-то тайна, скрытая рана, и я превратился в следователя… Я узнал тогда, что причиной этого кризиса стало таинственное рождение от неизвестной матери младенца, который умер пятнадцать месяцев спустя. Тогда меня не пустили в дом, но я ознакомился с актами гражданского состояния, просмотрел все записи о рождениях, пытаясь узнать имя матери… Странно, что обстоятельства вновь привели меня сюда, — помолчав, добавил он. — Я мог бы продолжить мое исследование с того самого места, на котором остановился.