Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [65]
Вот такие вопросы побуждали нас задуматься обо всем, что стояло на столе на веранде. Если вино и пшеница знают о своем окружении, то, может быть, латентное сознание присутствует во многих организмах? Может быть, мы находимся среди вибрирующей сети восприятий растений и животных? Может быть, это и есть свойство жизни?
Шустрые ребятишки куда-то скрылись, играя в прятки, но скоро они отправятся на боковую. Их отцы продолжили летнюю традицию, которую в свое время завели мы с сестрой, и одну неделю отпуска проводили вместе, но без жен. Поскольку ночевали дети и отцы в доме, внутри некоторое время шла возня, пока сестра занималась с самыми маленькими.
Сама я совершила вечернюю прогулку по участку. Что, собственно, происходило во всех полных соков стволах, раскидистых ветвях и ползучих корневых системах? Под моими ногами корни деревьев общались, как и муравьи, и, подобно им, в своих контактах деревья черпали силу. Сообща они образовывали леса, то есть своего рода суперорганизмы.
Пожалуй, так можно сказать и о наших культурах и обществах. Но растения поддерживают более тонкий контакт с землей, поскольку буквально живут в ней. Профессор Манкузо придерживается типичного для нашего времени допущения. Он верит, что техника грядущего сможет сделать растения информаторами, которые будут сообщать нам о качестве воздуха и почвы, о ядовитых облаках или близящихся землетрясениях. Сообща они могут стать гринтернетом, зеленым интернетом.
Во всяком случае, выяснилось, что они воспринимают довольно многое в мире: реагируют на свет, звуковые вибрации и химию, постоянно двигаются. Мне кажется, будто они стоят неподвижно, но всё дело здесь в том, что мое зрение и мой мозг ощущают время по-другому. Растения попросту живут в другом временнóм ритме, в другом чувственном мире и в другой системе коммуникации, а значит, я никак не могу считать собственные критерии и способы выражения всеобщей нормой.
С другой стороны, всё живое обладает некоей общей коммуникацией. Она происходит на клеточном уровне, и там животный и растительный миры соприкасаются. Животные клетки вообще-то очень напоминают клетки тканей кончиков корней растений.
Дарвин обнаружил это, когда сравнил корни растений с мозгом дождевых червей. Ведь значительная часть его исследований была посвящена именно ботанике и дождевым червям, хотя последнее долго обходили молчанием. Хватит и того, что, по его словам, все мы происходим от обезьян, а уж если вдобавок народ поймет, что генеалогическая таблица включает еще и червей, то его вообще заклюют. В довершение всего он считал, что черви обладают неким разумом. Вот почему исследования Дарвина в этой области замалчивались вплоть до 1930-х годов, когда стальной плуг американских изобретателей извлек их на поверхность.
То, что дождевые черви обрабатывают почву, не новость. В Древнем Египте Клеопатра полностью запретила их вывоз, ведь без червей долина Нила никогда бы не стала настолько плодородной, чтобы породить цветущую цивилизацию. Старательные черви способны за десяток лет полностью переработать дециметровый слой земли, обогащая его кислородом и новыми питательными веществами.
Однако особый интерес Дарвина вызывали не сельскохозяйственные таланты червей. Его занимало их сходство с растениями, которое он заметил, когда попытался разобраться в их способах восприятия. Зрение червей он проверял, помещая рядом с ними свечи, а слух исследовал, играя перед ними на музыкальных инструментах. Они не реагировали ни на фагот, ни на игрушечную флейту, и кричал он на них тоже безрезультатно. Зато кое-что произошло, когда он положил червей в горшок с землей и поставил его на фортепиано. Звуки инструмента вынудили червей закапываться в землю. То есть, как и растения, они воспринимали вибрации в земле. Так что же, звуковые колебания несли какое-то сообщение? Ведь черви и сами тоже издавали слабые, но регулярные тоны.
Когда настал черед проверки обоняния, черви не обращали внимания ни на духи, ни на табачный дым. Однако они реагировали на запах своей излюбленной еды, и благодаря этому Дарвин выяснил, чем они питаются. Как и мы, они пробовали свою пищу и делали вывод, что листок рябины вкуснее листа орешника. Капуста, морковь, сельдерей и хрен им тоже нравились, но к пряным травам вроде шалфея, тимьяна и мяты дождевые черви почти не прикасались.
Когда Дарвин подытожил свои сопоставления, сходство червей с растениями оказалось просто поразительным. Ведь они тоже живут в земле, а потому их способы восприятия окружающей среды похожи. Как и растения, черви обладают особым чувством соприкосновения, а также имеют вместо глаз светочувствительные клетки. Подобно растениям, они способны оценивать химический состав земли без помощи вкусовых луковиц или носа и, подобно растениям, состоят из нескольких сегментов, которые могут обходиться друг без друга. Хотя для домашнего скота черви, в отличие от трав, пищей не являются, их поедают все – от барсуков до птиц, а порой и рыбы. То есть червям недостаточно иметь многочисленное потомство. Им приходится выживать, даже утратив часть своего тела. Во имя науки бедолаг делили аж на сорок частей, и они оставались живы.
