Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [61]
Мендель опубликовал свои таблицы в местном научном журнале и один из примерно сотни экземпляров послал Дарвину. Он читал немецкий перевод дарвиновского «Происхождения видов» и подробно его законспектировал. Но дарвиновский экземпляр останется непрочитан; столь же мало интереса выказали и другие современники Менделя. По сравнению с теориями Дарвина касательно наших животных предков «гороховые» таблицы Менделя выглядели весьма уныло. Поэтому его опытам пришлось, подобно семенам, дожидаться других времен; внимание они привлекли лишь после его кончины.
Когда теории Менделя наконец-то сделались объектом внимания, генетика превратилась в отдельную научную отрасль, хотя тайны в ней остались. Как из упорядоченных генов могло возникнуть огромное многообразие жизни? Разрешить эту проблему выпало другому человеку и другому растению.
Барбара Мак-Клинток родилась в самом начале ХХ века, когда законы Менделя уже приобрели известность. Ей тоже пришлось выбирать между замужеством и исследованием генетики, ведь замужних женщин из университета отчисляли. С другой стороны, у Мак-Клинток вряд ли было время завести семью. Ее исследования занимали шестнадцать часов в день, которые она делила между лабораторией и полем, где растила кукурузу. Для нее кукуруза была больше чем материалом исследований. Словно этакий Амур, она спешила от мужских цветков к женским, чтобы опылить их прежде, чем это сделает ветер. Двигаясь по делянкам, она почти исчезала, так как, несмотря на прозвище Биг-Мак, была намного ниже растений. И помещая клетки кукурузы под микроскоп, она тоже чувствовала себя исчезающе маленькой, хотя и на иной лад. В своей огромной увлеченности она прямо-таки сливалась воедино с тем, что видела, и потому различала больше других.
В своем микромире она занималась великими вопросами изменения и наследования жизни. В математических таблицах Менделя гены в хромосомах походили на аккуратно нанизанные бусы, но собственные ее результаты показывали нечто более необузданное, более нерегулярное. Некоторые гены непонятным образом прыгали вокруг.
Нерегулярное подчиняется иным законам, нежели регулярное, и ловить его нужно другими способами. Мак-Клинток делала это с такой тонкостью, что в итоге научилась отслеживать прыгающие гены, способные изменить наследственность. Однако интерес к ее открытию оказался столь же слабым, как некогда к таблицам Менделя. Ведь и на сей раз никто не поверил, что растения могут кое-что рассказать о нас самих. Лишь в 1970‑е годы другие ученые увидят в электронный микроскоп то, о чем Мак-Клинток заявила тридцатью годами ранее. Фрагменты хромосом могут перемещаться. Это объясняло многообразие форм во всех видах и в конце концов принесло ей Нобелевскую премию.
Между тем ее исследования успели внести вклад и в историю культуры. Кукуруза десять тысяч лет сопутствовала латиноамериканским индейцам, и временны́е маркировки, обозначенные исследовательницей в развитии хромосом кукурузы, совпадают со сменами индейских цивилизаций. Вот так клетки растения под микроскопом прояснили и извилистые пути наследственности, и культурную историю континента.
В общем и целом, пожалуй, вполне логично, что как раз растения дали объяснение наследственности, ведь она передается через древа родства. Вдобавок за всем этим стояло мировое древо, чьи корни объемлют всю Землю. Мировое древо есть в мифологии полинезийцев, сибирских якутов и оглала-сиу, как и в индийских Упанишадах. У вавилонян мировых древ было даже два: Древо истины и Древо жизни, что впоследствии переняли иудеи и христиане.
Согласно всем поверьям, в ветвях древа было заключено знание. Будда обрел просветление под индийским деревом Бодхи, а Зевс отвечал на вопросы жизни шелестом дубов греческой Додоны. Севернее послания дубов толковали ученые друиды, а викинги брутально беседовали со своими богами в жертвенных рощах.
Мировое древо подробно описано в древнескандинавской «Эдде», где его называют Иггдрасиль. У него три корня, погруженные каждый в свой источник. У первого источника сидели три норны, которые пряли, сучили или обрезали нити жизни. Они походили на богов творения, сохранения и разрушения из индийских Упанишад. Второй корень Иггдрасиля питался от источника Мимира, вода которого владела знанием обо всем, что было и что будет. Третий же корень был окружен холодным адом, где его непрестанно глодали дракон и змеи.
Трудно, конечно, представить себе мировое древо космических масштабов, тем паче что живешь в нем. Люди, жившие в средней части Иггдрасиля, то есть в Мидгарде, даже не понимали, что их дом в дереве. Их предки Аск и Эмбла (Ясень и Ольха), правда, были созданы из древесных стволов, а рунический алфавит, запечатлевавший события времени, вы́резали на коре. Но единственные, кто мог видеть Иггдрасиль сверху, были вóроны Одина Хýгин и Мýнин, то бишь Намерение и Память: они сидели наверху кроны. Своими ответвлениями и отростками древо вообще-то напоминало мозг со всеми его синапсами.
Утверждали, что Иггдрасиль – ясень, как и классическое дерево-хранитель, но до Линнея таксономия особой точностью не отличалась. Например, считали, что олени питаются хвоей; вот и один из моих коллег-писателей полагал, что на самом деле Иггдрасиль – тис. Мне же казалось, что он, скорее всего, береза, поскольку береза была первым деревом, появившимся на Севере после ледникового периода. Кое-что в описании Иггдрасиля представлялось мне знакомым. Связь меж кроной и корнями, например, поддерживала белка Рататоск, курьер меж небом и землей, в точности как белка на нашем дереве-хранителе. Подле древа якобы паслись олени, и, учитывая неустойчивые в прошлом названия видов, они вполне могли быть косулями, вроде тех, что заходили к нам на участок. У Иггдрасиля наверняка были и листья, ведь пчел якобы привлекала капающая медвяная роса, а ее производит тля, живущая на листьях. Поскольку же одно дает приют другому, на деревьях обитает всевозможная живность, от птиц на ветках до земляных шмелей, муравьев, лесных мышей и лисиц, живущих в мире корней.
