Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [60]
Зыбь от огромного переселения растений заметна и здесь, возле нашей веранды. Рядом пышно кустится турецкая сирень, а хлопковая целлюлоза присутствует не только в нашей одежде, но и в мороженом, маргарине, жевательной резинке и косметике. Подобно миллиардам других людей, мы каждый день пьем кофе, который стал теперь одним из ведущих товаров мировой торговли. Как и в случаях с чаем, шоколадом и табаком, богатства растут, понятно, в основном не там, где выращивают саму культуру, а растения требуют так много воды, что на одну чашку кофе приходится тратить сто сорок литров.
Нередко растения тесно связаны с историей и культурой. Кофеин побуждает нейроны мозга реагировать быстрее, поэтому считается, что кофе проложил дорогу Просвещению. Вольтер и Дидро, во всяком случае, выпивали ежедневно чашек по сорок в кофейнях, где велись столь же трезвые, сколь и бурные дискуссии. Да и в наши дни любой работодатель настойчиво угощает кофе.
Собственно, первоначально кофеин был для растений средством борьбы с различными насекомыми. Но ничто не абсолютно, и кофейные кусты тоже нуждаются в опылителях, так что небольшие дозы кофеина некоторых пчел привлекают, а не отпугивают. Мне кажется, они не прочь взбодриться в ходе своих прилежных трудов.
Экзотические растения, с которыми я имела дело, это в основном комнатные цветы. Взятые в дом, растения становятся этакими безмолвными домашними питомцами, но порой показывают, как они жили в родных краях. Герань, например, привыкла к африканскому засушливому климату, а кактус-декабрист в Северном полушарии цветет примерно в то же время, что и в Бразилии. Оттуда же родом маранта, которая вечером, когда в Бразилии наступает ночь, складывает свои красивые листья.
Однако у большинства деревьев здешние корни, и часто кажется, будто именно они создают ощущение общности с конкретным местом. Как фамилия Карла фон Линнея связана с липой из родной усадьбы, так целые леса других деревьев вросли в шведские фамилии. Это Бьёрк (береза) и Эк (дуб), Линд (липа) и Хэгг (черемуха), Рённблум (цветок рябины) и Лённблад (кленовый лист), Хассельгрен (ореховый прутик) и Альмквист (ветка вяза), Альстрём (ольховый ручей) и Асплунд (осинник), Фуруланд (сосняк) и Гранквист (еловая лапа). Разделяя имя с укорененными деревьями, наверно, и сам пускаешь крепкие корни. Возможно, сходное ощущение лежало и в основе идеи дерева-хранителя?
Собственный наш род, понятно, коренился глубже. Хотя семья жила разбросанно, то, что ты делишь память и особенности натуры со всеми, создавало ощущение надежности. Генеалогическое древо, которое я пробовала начертить для самых младших, пришлось изрядно ограничить, потому что ответвления быстро превращались в сущий лабиринт. Они разветвлялись на полдюжины стран, так что корни торчали во все стороны, через десятки лет взаимосвязей было уже сотни, а позднее – вообще тысячи. С древом биологического развития дело обстояло еще хуже, потому что там мы всего лишь один из видов одного из семейств в одном из отрядов одной из провинций одного из царств в домене большой родни.
И всё же наследие – часть идентичности. В то же время оно открыто переменам, ведь пусть одуванчик никогда не станет розой, но его задатки варьируются соответственно среде обитания. Каким образом возникали вариации, оставалось большой загадкой до середины XIX века. Именно тогда один человек начал сеять горох и наконец нашел объяснение.
Вообще-то Грегор Мендель не собирался посвящать себя земледелию, хотя его семья владела крестьянским наделом. Его интересовали в первую очередь вопросы жизни. Благодаря стипендиям и урокам он изучал философию, физику и математику, но для исследований требовалось состояние или меценат, а у него не было ни того, ни другого. Профессор посоветовал ему поступить в монастырь августинцев, поддерживавший естественнонаучные исследования.
Со времен Средневековья в монастырях выращивали лекарственные растения, и, когда Мендель вступил в орден, ему дали возможность дополнительно пройти несколько университетских курсов. Благодаря полученным знаниям, а также микроскопу он сумел взяться за вопрос, который не давал ему покоя.
Крестьяне с давних пор скрещивали разные виды, не понимая, как передаются свойства, да и в классификации Линнея тоже не нашлось места скрещиваниям, или гибридам. Вот почему Мендель хотел с этим разобраться путем экспериментов. Сперва он ставил опыты на пчелах, но потерпел неудачу, ведь пчелы спариваются в небе и генетика у них весьма особенная. Более многообещающими оказались опыты с разноцветными мхами, но их не одобрил аббат. Мхи никогда не вызывали радости, а уж в монастыре их размножение воспринимали поистине слишком бурно.
Иное дело растения. Горох мог заодно служить дополнением к рациону, и Мендель завел в монастырском саду собственную теплицу. Там он без помех растил своих питомцев на грядках и за восемь лет сумел с помощью кисточки опылить десятки тысяч растений гороха. Он скрещивал зеленый горох с желтым, сморщенный – с гладким, белоцветный – с фиолетовым, высокорослый – с низкорослым и благодаря математической подготовке составил таблицы развития. И удивился. Когда он скрещивал высокорослые экземпляры с низкорослыми, в результате получались не растения средней высоты, а высокорослые; а когда скрещивались белоцветные и фиолетовоцветные экземпляры, в результате получались только белоцветные. Однако свойства, не проявившиеся в первом поколении, могли проявиться позднее: они как бы всё время присутствовали, только скрыто. Родителей было двое, так что, должно быть, здесь имеют место доминантные и резервные свойства.
