Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [30]

Слова, говорящие о жизни, отличаются от других. У них смазанные границы, противоречивые ассоциации и много слоев, так что трудно соорудить из них что-то по-настоящему стабильное. Нынешние философы разрешают эту проблему, делая язык абстрактным, но таким образом они отбрасывают саму жизнь. Конечно, чтобы получить целостную картину, всё же требуется определенная дистанция. Вот так обстоит дело и для меня: чтобы писать о масштабных взаимосвязях, мне нужно быть одной, не отвлекаться на общественные пласты языка. Потому-то я часто уезжала в укромные писательские хижины.

Дальше всего я забралась в романтической юности, когда твердо верила, что жизненные проблемы можно решить за одно лето. Вдобавок я считала, что люблю острова, и искала самые что ни на есть уединенные. Увидев рекламу туристического бюро, которое предлагало «недели Робинзона Крузо» на западном побережье, я тотчас с ним связалась. Турбюро обеспечивало палатку, провиант и перевозку морем на необитаемый островок в тамошних шхерах, где меня на неделю оставят в одиночестве. Мне казалось, что именно туда я и стремлюсь – на скалистый островок средь вольных горизонтов.

На катере я узнала, что «неделю Робинзона Крузо» проведу в полном смысле слова одна. До сих пор на это решился лишь какой-то бывший военный корреспондент, и в шхерах он не выдержал, потому что там как раз бушевали грозы.

Когда катер ушел, я осмотрела снаряжение, которым меня снабдили. Кроме палатки и канистры с водой там был бесформенный моряцкий мешок, где, судя по всему, лежали в основном консервы. Подсказка, дающая представление насчет удовольствий предстоящей недели. По причине неподъемной тяжести я оставила всё на берегу и пошла знакомиться с островом.

Действительно полная противоположность обществу: сиротливый клочок ничейной земли. Деревья, больше напоминавшие кусты, согнулись перед стихиями, а из ревущих валов прибоя выныривали вдруг змеи водорослей, острые камни и обрывы. У воды валялись тонкие косточки птичьих скелетов да переломанные лодочные доски, похожие на крылья. Сколько же хрупкого превратилось тут в щепки. Казалось, с исхлестанным ветрами островом произошло что-то невообразимое. Посредине высилась расколотая гора, исполосованная копотью, словно от удара молнии. Туда я затащила свое снаряжение и установила палатку на маленькой лужайке посреди ущелья.

И что же мне было делать? Размышлять о жизни казалось не в меру умозрительным, и за неимением иного занятия я начала с простого обеда из консервов. Среди консервных банок в мешке нашелся походный примус, который я поставила на каменный бугорок. Разжечь его оказалось непросто, а когда все-таки удалось, язычок пламени появился лишь на миг и тотчас потух. А по камню и по моим рукам потекла струйка с едким запахом. Примус протекал.

Разочарованная, я пошла к берегу помыть руки, но на полдороге остановилась. На прибрежных камнях лежали тюлени. Жались друг к другу, как люди на пляже, и в ленивой расслабленности настороженно повернулись к воде, готовые при малейшей опасности исчезнуть. Чтобы не тревожить их, я молча пошла обратно.

Было еще тепло, хотя, когда я сошла с катера, уже собирались тучи. Едва я успела еще раз обойти остров, как начался дождь. Я забралась в палатку, но и там капало. Палатка тоже протекала.

Снаружи быстро стемнело, тучи накрыли остров. Потом всё вдруг ярко осветилось, и раскат грома смешался с воплями чаек. Похоже, молния ударила в воду. Но, как выяснилось, это была лишь прелюдия, и вскоре вой ветра соперничал со всё новыми ударами грома.

Раньше я никогда не боялась грозы. Наоборот, любила стоять у окна в загородном доме моего друга, наблюдая за буйством стихий. Но здесь было иначе. На сыром лугу, в небе над которым то и дело вспыхивали молнии, палаточные застежки-молнии звякали, словно будильник, ударяясь о каркас палатки. Меня окружали металлы, я чувствовала во рту их вкус. Капли, падающие сквозь ткань палатки, отмеряли время, точно водяные часы с бесконечными минутами. Гроза вроде как искала что-то на островке.

Через час во рту появились язвы, под глазами возникла колющая боль. Что такое жизнь? Слабые электрические импульсы, что подстегивают сердцебиение и движение мышц в телах, которые электричество же может и уничтожить. Меня знобило. Я искала свободы, а оказалась брошенной на произвол стихий.

Когда ночью гроза вернулась, я отчаянно мечтала о домишках маленького поселка на побережье. На протяжении всей истории Земли защищенность возникала, когда ты был вместе с другими, входил в группу. Возможно, вокруг островка играл сверкающий косяк сельдей, теснившихся друг к другу, как капли в волне, но мне составлял компанию лишь одинокий муравей, случайно забредший в палатку.

Я тогда ощутила именно то, что позднее подтвердилось: насекомые тоже могут испытывать страх. Вероятно, это чувство переполняло муравья, оставшегося без защиты своего сообщества.

Едва ли мы сумели бы успокоить друг друга. Я привыкла понимать других существ по голосу, а если они не говорили, то хотя бы могли петь, мурлыкать, урчать, выть или шипеть. Еще я могла прочесть эмоции по взгляду, выражению лица или морды либо по позе. С муравьем всё это не проходило, ведь он был совершенно иной. Даже инопланетянам в научной фантастике и тем свойственны человеческие пропорции и черты. У них две руки, две ноги, два глаза и несколько ушей вокруг носа и рта. Общаются они речевыми звуками и воспринимают нас примерно так же, как мы их. Маленькие земные существа со странной внешностью, напротив, могут ощущаться слишком чуждыми для подлинного знакомства.