Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [32]
Кто дает сигнал? Никто, лишь древнее ощущение, что пришла пора и погода подходящая. Целые тучи крылатых муравьев поднимаются в небо, а над ними кружат голодные птицы. Словно дым от незримого костра, муравьи летают до вечера, когда появляются летучие мыши, чтобы съесть уцелевших. Лишь считаные особи из тысяч муравьиных цариц переживут этот день; но с самцами дело обстоит еще хуже. Те, что не станут добычей птиц, после спаривания упадут на землю, где муравьи-рабочие из того же гнезда могут их убить, ведь за единственный день жизни самцы сполна внесли свой вклад в муравьиное сообщество. В жарком возбуждении жизнь получила шанс тысячекратно умножиться, но, чтобы она не задохнулась от собственной многочисленности, по пятам идет смерть, как ночь следует за днем.
Я понимала, что брачный полет завораживал Метерлинка. То была своего рода экзистенциальная точка накала, бок о бок с рождением и смертью. У медоносных пчел брачный полет столь же интенсивен, хоть и не имеет отношения к роению. Царицы испытывают трутней, всё более дерзко поднимаясь в небо. Они летят намного выше обычной высоты пчелиного полета, так что невооруженным взглядом их не разглядеть. Этот миг – причина того, что зрение у трутней намного острее, чем у всех остальных пчел. Им нельзя упускать свою царицу из виду, ведь лишь тот, кто сможет последовать за ней в небесную высь, сможет спариться, хоть и ценой собственной жизни. В ходе спаривания в вышине внутренности трутня выпадают наружу, и, меж тем как царица наполняется жизнью, он замертво падает на землю.
У муравьев брачный полет – это и проба сил, и драматический контраст с их приземленной повседневной жизнью. Метерлинк описывал его как сельскую свадьбу, и когда затем крылья у царицы отпадали, она как бы снимала свадебное платье. Идеализированная картина, потому что никакого праздника далее не следует. Царица должна поскорее спасти себя и будущие жизни, для чего зарывается в сырую рыхлую землю. На самом деле она роет себе тюрьму. Там, в темной земле, она будет лежать без движения все годы, какие ей остается прожить.
Начинает она с откладывания горстки яиц, которые тщательно облизывает питательной антибиотической слюной, чтобы их не инфицировали никакие земляные бактерии. Но силы ее на исходе, и, чтобы продолжать, она вынуждена поедать яйца, за которыми так тщательно ухаживала. В ее теле хранятся еще миллионы спермиев, и отныне ее жизненная задача – регулярно, в ритме сердца, откладывать всё новые и новые оплодотворенные яйца.
Миллионы хранимых спермиев… Я подсчитала в уме. Муравьиная царица живет около двадцати лет, и даже если малая толика спермиев оплодотворит ее яйца, то на свет появятся сотни тысяч новых муравьев. Неудивительно, что муравьи кишат повсюду. Девяносто девять процентов всех цариц, участвующих в брачном полете, погибают, но уцелевших достаточно, чтобы жизнь муравьиного сообщества не прерывалась. Поскольку молодь постоянно находится под таким же тщательным присмотром и защитой, как наши дети, она справляется с опасной фазой роста, когда у других видов смертность велика.
В восхищенных глазах Метерлинка муравьиный матриархат был той идеальной республикой, какую нам самим создать не удалось, а вот им удалось – быть может, потому, что все действительно были сестрами. Он видел в муравьях самых благородных, самых храбрых, самых радушных и самых преданных существ на свете, движимых общим альтруизмом. Если ктонибудь присвоит себе больше общих ресурсов, могут пострадать все, поэтому среди муравьев царили солидарность и миролюбие. Если они встречались с другими муравьиными сообществами, то исключительно для проведения дружеских соревнований и игр.
Вот примерно здесь я поняла, что Метерлинк идеализировал муравьев. Внутри сообществ мир был необходим, однако вовне обычно заявляет о себе территориальный инстинкт. То, что Метерлинк считал играми и безобидными спортивными соревнованиями, ученые-энтомологи описывали как показательную схватку за территорию. Это столкновение действительно так ритуализовано, что именуется турниром, в котором сотни муравьев изо всех сил стремятся произвести впечатление на других. Они вытягивают лапки, словно ходули, и охотно влезают на какой-нибудь камешек, чтобы выглядеть еще выше. Однако это не просто игра. Если малая колония противостоит большей, надо поскорее отступить в свое гнездо и охранять входы. Как только одна из сторон окажется сильнее, борьба обернется истреблением, в результате которого более слабая колония будет порабощена, а ее царица – убита.
Между сообществом муравьев и нашим, человеческим, тут и там просматривалось сходство, и меня это несколько раздражало. Отраженный образ, представленный их лилипутским миром, умалял нас. Успех наших цивилизаций объяснялся гортанью, которая дала нам речь, и руками, создавшими орудия труда. А у муравьев нет ни гортани, ни рук, и тем не менее они вели организованную общественную жизнь за миллионы лет до нас. Их коммуникация посредством запахов, вкусов и вибраций, без сомнения, функционирует отлично, и их челюсти действуют в точности как руки. С помощью челюстей они перетаскивают грузы в двадцать раз тяжелее себя, а когда помогают друг другу, они впрямь похожи на работающие сообща пальцы руки. Муравьи наиболее ярко демонстрируют, как взаимодействие может создать продвинутые сообщества.
