Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [24]
Прежде всего, это изощренный язык, вполне под стать способности пчел трактовать движения всеми органами чувств. Для меня быстрые движения крылышек насекомого выглядят как вихрь, а пчелы различают, как крылышки движутся вверх-вниз, даже когда они совершают двести взмахов в секунду. Если монтировать фильм для пчел, то двадцати четырех кадров в секунду будет недостаточно. Чтобы создать у них ощущение непрерывного движения, кадров потребуется в десять раз больше.
В некотором смысле пчелы – реалисты. Их органы чувств до такой степени настроены на природу, что абстрактные фигуры вроде треугольников и квадратов не имеют для них смысла, а потому они не всегда их замечают. Впрочем, ученые сумели научить пчел отличать картины Пикассо от работ Моне, как в свое время научили голубей. Но пчелы, скорее всего, просто видели разницу между четкими и размытыми контурами, ведь именно так они различают цветы.
Кроме того, формы цветов связаны для пчел с запахами, поскольку их усики воспринимают и то, и другое. Прикасаясь в темноте улья к танцующей пчеле, они чувствуют и запах цветов, о которых рассказывает танец. Но это еще не всё. Описания цветов и пути к ним производят глубинное воздействие. Круглые объекты воспринимаются не так, как угловатые, ведь мягкие и жесткие формы подают разные ароматические сигналы. Таким образом, в танце оживает ландшафт переменчивых форм, создавая чувственно трехмерный мир.
Это одновременно ароматический и математический язык, как бы соединение лирики и землемерия. В математике всё сугубо абстрактно и точно, но в лирике многое основано на чувственных ассоциациях и подразумеваемых словах. Там невысказанное создает между словами вибрирующее напряжение, как в отношениях между цветами и пчелами. Танец пчел – целостное описание природы, охватывающее всё, от внутренности цветов до ветров в этой местности и режима погоды. Всё можно передать другим посредством поэтической и точной карты.
Словом, речь идет об общем мире. Если отдельная пчела хочет попросить о помощи или подбодрить, она может сделать это напрямую посредством особых ароматических веществ, или феромонов. Нередко как раз подобные непосредственные импульсы и являлись зачатками языка. Так что же его затем формирует? Он развивается при определенной численности индивидов или в общем жилище? Или язык возникает благодаря совместной задаче, касающейся чего-то за пределами нынешнего момента, к примеру сбора меда? Наверно, всё сразу. По крайней мере, пчелы показали, как можно создать совершенно особый, изумительный язык.
Открытие языка пчел было сенсацией, и в 1973 году фон Фриш получил за это Нобелевскую премию. Он разделил ее с Конрадом Лоренцем и Николасом Тинбергеном, которые также изучали поведение животных. Биология долго занималась определением видов, но теперь пчелам отвели место не только в коллекциях насекомых. Их танец вошел в лингвистические теории.
То, что насекомые, оказывается, имеют сложную систему коммуникации, факт революционный, хотя и вызвавший затруднительные вопросы. Ведь считалось, что именно язык возвышает нас над другими видами. А выходит, не одни мы стоим так высоко?
Пока фон Фриш исследовал язык пчел, вопрос о высокостоящих видах успели изрядно дискредитировать. Нацистское разделение рас на высшие и низшие противоречило как морали, так и разуму и имело глубочайшие последствия. С другой стороны, вообще было не очень приятно видеть высокий уровень развития у других видов, пусть даже они имели не слишком развитый язык. Иначе говоря, этот вопрос замалчивали.
На самом деле ситуация для пчел как раз тогда всерьез ухудшилась. Они привыкли двигаться средь диких цветов в мелкомасштабном мире полей и межевых канав, но в послевоенные годы мелкие крестьянские хозяйства стали уступать место крупным сельскохозяйственным предприятиям с несчетными вариантами пестицидов. Зачастую последствия их использования были непредсказуемы, так что противогрибковое средство могло, например, вдвое усилить воздействие инсектицида. Вредные насекомые быстро приобретали устойчивость к ядам, но от отравы стали погибать насекомоядные птицы. Сходным образом дело обстояло и с пчелами. Хотя ДДТ давно исчез с рынка, он по-прежнему содержался в почве и попадал в пыльцу, которую собирали пчелы.
Разумеется, ценность пчел понимали, и их тоже начали разводить в промышленном масштабе. Сейчас фабрики производят миллионы пчелиных роев; объектом промышленного разведения стали и шмели. Они опыляют в теплицах томаты и ягодные растения, меж тем как пчел загружают в огромные контейнеры и транспортируют через целые континенты. Огромные поля монокультур обеспечивают им однообразное питание, вдобавок сдобренное новехонькими инсектицидами, так что, пожалуй, неудивительно, что иммунитет у пчел резко ухудшился. К кишечному паразиту Nosema apis присоединился опасный клещ Varroa, который поражает и диких пчел, вдобавок сами пчелы начинают с трудом находить дорогу с полей домой. Что еще хуже – численность пчел и шмелей в Европе сократилась на семьдесят пять процентов, а в США исчезло девяносто процентов шмелей. Если пчел-опылителей не станет, нам тоже грозит катастрофа.
