Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [25]
Что здесь виновато: пестициды, монокультуры или утомительные перевозки? Влияют ли на ориентацию пчел мачты мобильной связи и имеют ли значение изменения климата? Вероятно, виновато всё в совокупности, ведь крупномасштабные замыслы, похоже, не берут в расчет мелкомасштабную жизнь.
Поскольку в городах пестицидов меньше, кое-где ставят ульи на крышах домов, в том числе на соборах вроде парижского Нотр-Дама. Но шмели и дикие пчелы схоронились в основном в частных владениях, где их теперь больше, чем на всё более редких пастбищах. На маленьких лесных участках их не вынуждают постоянно спариваться под лампами дневного света, как на фабрике, и они сами выбирают себе друзей и подруг.
Возле двери пчелы-одиночки мало-помалу пропали – наверно, после игр на весеннем солнце их пути разошлись. Если, в отличие от медоносных пчел, они не создали свой особый язык, то просто потому, что им было незачем делиться с другими информацией. Но, как и у других пчел, у них, разумеется, есть собственный внутренний мир цветов, поисков и воспоминаний. По всей вероятности, они хорошо представляли себе окружающий ландшафт, ведь из дверной обшивки вылетали вполне целеустремленно. И службу опылителей выполняли превосходно, хоть и не сообщали друг дружке, что одуванчики цветут на востоке. Достаточно, что они сами знали, где находятся цветы.
У древесных шмелей первый выводок появился в мае. Пищи для роста они имели не так много и выглядели трогательно маленькими, зато были чрезвычайно энергичны. Перед домом к двери вела метровой ширины полоса травы, и, когда я собралась постричь ее с помощью доставшейся в наследство электрокосилки, из стены мигом явился возмущенный патруль. Ведь косилка неприятно вибрировала рядом с их гнездом, а их территория явно захватывала и часть наружного пространства.
Они наверняка уже составили себе внутренние карты участка. Себя-то я там узнáю? Органы чувств у нас все-таки разные. Хотя нам нравятся одни и те же цветы, я не могла проникнуть в их ландшафт слабых или сильных ароматов, которые порой складывались в аккорды. Поскольку запахи входили в их способ коммуникации, они тоже оставляли свои запахи на цветах, с которыми жили.
Цветовой спектр у нас опять-таки несколько различен. Они не воспринимают красный, поэтому их мир окрашен в голубоватые тона, но в противоположность нам они видят ультрафиолет, и в их глазах он создает яркие узоры нектарных знаков и придает амаранту голубовато-зеленый оттенок.
В остальном у нас как будто бы сходная картина мира, хотя они в тысячи раз меньше меня. Поразительно, ведь они даже узнаю´т людей, а вот исследователям шмелей пришлось прикреплять к насекомым маленькие таблички с номерами, чтобы различать особей. Я что же, запечатлена теперь в шмелином мозгу? Он не больше кристаллика соли, но тем не менее вмещает карту километрового пространства, созданную сотнями тысяч нервных клеток, которые регистрируют малейшие вариации запахов, звуков и света. Именно такое соединение близи и простора встречается в поэзии. Может, я, в сущности, искала шмелиную перспективу? Из-за маленького шрама на правом ухе мне кажется, будто возле него всё время трепещут крылышки насекомого, словно там находится крошечный лоцман. Эта мысль мне по сердцу.
В шмелиной чуткости угадывается эмоциональность, которая подтвердилась экспериментально. Оказывается, в замкнутом пространстве пчелы способны испытывать страх. Если их не выпустить, в крови у них накапливается столько химических веществ, что они могут умереть от паники. Когда в других экспериментах их подвергали резкой тряске, они теряли силы, изнемогали. В глубине души я сознавала, что дальние перевозки в тесных ящиках идут вразрез с их природой. В итоге ученые сделали вывод, что всё происходящее с пчелами вызывает у них эмоциональную реакцию.
И наконец, через полвека после открытия у пчел развитого языка признали, что у них есть и сознание. В 2012 году ведущие эксперты в области нейробиологии и исследований познавательной способности торжественно подписали так называемую Кембриджскую декларацию о сознании (Cambridge Declaration of Consciousness). В научно строгом духе она гласит: «Совпадающие данные свидетельствуют, что сознанием обладают не только люди; другие животные также имеют нейроанатомический, нейрохимический и нейрофизиологический субстрат для генерации сознания вкупе со способностью демонстрировать намеренное поведение». Стало быть, мы не уникальны. Сознание присуще и другим существам.
Собственно, это еще более грандиозная революция, нежели открытие языка пчел. Сознание считалось уникально человеческим свойством, теперь же в наши представления о мире внесена серьезная поправка. В поисках физического генератора сознания ученые углубились в очень далекое прошлое, вплоть до общего предка членистоногих. Он жил пятьсот сорок миллионов лет назад и, вероятно, был первым на Земле организмом, который обладал сознанием.
Разумеется, одновременно появилось и научное разъяснение. В любой центральной нервной системе должен присутствовать тот или иной мозг, и как у позвоночных, так и у насекомых он принял форму увеличенного нервного узла. В нем обрабатывались и упорядочивались чувственные впечатления, чтобы особи могли ориентироваться и учиться на своем опыте. Субъективный опыт был совершенно необходим, чтобы справиться со всеми жизненными переменами. Стало быть, все животные с нервной системой в принципе могут чувствовать страх, гнев, защищенность и близость.
