Шесть дней Яд-Мордехая - [31]

Когда колонна с детьми покидала Яд-Мордехай, Гершон и сам не знал, куда их везти. Повсюду было полно вооруженных людей - египетские патрули, арабские отряды или бойцы Пальмаха, разведывающие окрестности. Приходилось двигаться медленно, без огней, то и дело посылая кого-нибудь вперед. Они не решались выехать на дорогу и с трудом двигались по полям. Каждые десять-пятнадцать минут они останавливались и ждали, пока люди, высланные вперед, искали мины или расспрашивали местных жителей, которые могли показать верное направление. Однажды их окружила группа людей с горящими факелами; для женщин те несколько минут были напряженными минутами неизвестности: кто это - враги или друзья? И хотя ими оказались люди Пальмаха, женщины еще более ужаснулись: оказалось, они направляются в сторону вражеской территории. А вот опять по всей колонне пролетело предостережение: "Мины впереди!" и долго пришлось стоять и ждать, пока Гершон с разведчиками не нашли безопасную дорогу. Не было здесь ни вади, ни развесистых деревьев, где можно было бы укрыться; все шесть машин стояли под безжалостным светом полной луны, как на ладони. Прежде, чем двинуться дальше, Гершон обошел все машины. Этот неунывающий красивый парень своим присутствием и самоуверенностью действовал на испуганных женщин ободряюще.

Дети теснились в бронированных машинах; одни клевали носами, сидя на жестких скамейках, другие лежали на полу, сгрудившись вокруг своих нянь. Старшие, понимавшие причину опасного путешествия, бодрствовали и, подражая своим кумирам из "Километрового отряда", старались не выдавать своего напряжения. Младшие забрасывали нянь вопросами. "Мы едем навестить тетю Хану? Мы едем в цирк, да? Почему моя мама не поехала?" Другие злились, когда их будили, чтобы они уступили другим свое место на полу. "Почему я должен сидеть на скамейке? Я хочу спать. Здесь слишком шумно, я не могу спать". Одних плачущих детей няни брали на руки, других старались успокоить печеньем или фруктовым соком. "Но дети так устали и изнервничались, - рассказывала мне одна няня, - что в них просто нельзя было узнать тех хороших, дисциплинированных детей Яд-Мордехая, какими они были прежде".

Труднее всего было стоять и ждать, пока колонна снова двинется в путь. Они чувствовали себя более безопасно в движении. Хагар, которая в семнадцать лет вместе с двадцатью девятью ребятами создавала подготовительный сельскохозяйственный лагерь в Польше, рассказала мне о переживаниях этой ночи.

"Я сидела среди малышей, оставленных на мое попечение, и думала, что теперь я должна быть матерью для этих пятерых детишек, и ответственность эта пугала меня. Я знала, что теперь должна заменить им родителей и, быть может, на всю жизнь. В то же время, понимая свой долг, я думала о муже и хотела быть рядом с ним. У него было больное сердце, и все-таки он остался сражаться, а я забыла дать ему таблетки перед отъездом. Почему я здесь? - говорила я себе. Я должна быть рядом с мужем. И мне было ужасно стыдно, что я уехала, а его оставила на произвол судьбы - его ждет или пуля, или сердечный приступ. Я не верила, что он останется жив, и все же я оставила его. Конечно, я знала, что каждый из нас делает то, что ему предназначено делать, и все же у меня возникло дикое желание выскочить из машины и бежать обратно к нему".

Другая женщина рассказала мне, как она волновалась за своих детей, которые ехали в других машинах с другими нянями. Как всякая мать, она мечтала быть рядом с ними в момент опасности. "Слезы выступали у меня на глазах, когда я думала о них, но я сдерживала себя перед детьми, что были в моей машине. "Мне доверили тяжелое и ответственное дело, - говорила я себе. - Мои дети находятся под присмотром нянь, которые несут такую же ответственность, как и я", - и мне стало легче".

Уже светало, когда колонна, наконец, прибыла в кибуц Рухама. Гершону не удалось пригнать ее в более безопасное место, дальше к северу - однако он вывел детей из зоны непосредственной опасности. Рухама расположена к юго-востоку от Яд-Мордехая, в десяти милях от главного шоссе, по которому наступали египетские войска.

Детей Рухамы перевели к родителям, а в их кровати положили измученных детей из Яд-Мордехая. Только они заснули, началась воздушная тревога. Местных детей отправили в убежища, а для прибывших уже не хватало там места. Им пришлось прятаться в траншеях. "Почему вы привезли нас сюда, в это страшное место? - жаловались дети. - Дома было лучше. Мы там могли сидеть в убежищах". Они обвиняли своих нянь за все, - за ужасные часы, проведенные в бронированных машинах, и за то, что они лежат здесь, беспомощные и беззащитные. До сих пор они помнят Рухаму как "кибуц сирен".

Бомбы так и не были сброшены; самолеты, видимо, имели другое задание, но няни никак не решались вывести детей из траншей.

В семь часов утра раздались страшные звуки, к которым Алекс их подготавливал - грохот и раскаты канонады. Атака Яд-Мордехая началась. Женщины сидели с пепельно-серыми лицами, кормили детей, а сердца вздрагивали вместе со взрывами. Они поняли, что самолеты, загнавшие их в траншеи, теперь сбрасывают свой смертоносный груз на их мужей и друзей, которые остались там, позади. Всей душой они желали быть вместе с ними. Дети шумно требовали, чтобы им сказали, отчего такой грохот. С детским упрямством они добивались ответа. "Арабы где-то стреляют", - отвечали женщины, но старших детей не так-то просто было провести. Они наполняли мешки песком, они видели, как экскаватор стер всю красоту кибуца, они знали, почему им приходится уйти из дому среди ночи. Они понимали, что огонь направлен на их кибуц.