Шеридан - [71]

ГЛАВА 5. ГОСТЕПРИИМНЫЕ ПРИСТАНИЩА

1

Лидеры вигов, находившиеся в оппозиции к Питту, безусловно были баловнями больших домов. Три дворца гостеприимно распахивали перед ними свои двери: Девоншир-хаус, собиравший в своих стенах цвет красоты и остроумия; Бэрлингтон-хаус, славившийся своими итальянскими галереями, и Карлтон-хаус, игрушка принца. В Карлтон-хаусе некогда жил дед принца Фридрих. Когда этот дворец предоставили принцу в качестве резиденции, он обнаружил, что здание находится в полуразрушенном состоянии. Принц призвал архитектора Холланда и поручил ему перестроить дворец. Холланд добавил ионические перегородки, коринфские портики и колоннаду непонятного назначения:

«Зачем вас, колонны, поставили в ряд?»

«Мы сами не знаем», — они говорят».

Украшением дворца были превосходный вестибюль и великолепная лестница с позолоченными перилами, ведущая в залитые светом парадные апартаменты. Но снаружи здание выглядело воплощением безвкусицы. Оно являлось одним из бездарнейших сооружений, портивших облик Лондона. Канова назвал его уродливым сараем. 10 марта 1784 года принц задал в Карлтон-хаусе, заново отделанном и обставленном, пышный бал в ознаменование его открытия, а месяц спустя устроил завтрак на шестьсот персон. Дворец принца стал неофициальной штаб-квартирой вигской партии.

Другой дворец, Девоншир-хаус, также служил пристанищем для вигов, но поклонники его очаровательной хозяйки представляли собой причудливую смесь темпераментов, политических взглядов и характеров. Некоторые из них, несмотря на всю свою гениальность, в обществе были скучны. Берк, как знаменитость, был почетным гостем, но наводил на собравшихся тоску. Доктор Джонсон, бывая в салонах Пиккадилли, тоже не умел показать себя с лучшей стороны. Но он прекрасно понимал, какие преимущества дает принадлежность к столь избранному кружку. Когда миссис Трейл похвалила в его присутствии песню Гаррика из «Флоризеля и Утраты»[55], с особенным восхищением отозвавшись о строке «Буду с бедняками есть и смеяться с простаками», доктор Джонсон возразил ей: «Ну нет, сударыня, это никуда не годится. Бедный Дэвид! Смеяться с простаками — вот странная фантазия! И кто же это станет по своей воле есть с бедняками? Нет, нет, позвольте мне смеяться с мудрецами и есть за одним столом с богачами!»

Завсегдатаями Девоншир-хауса были и члены избранного кружка острословов из Строберри-хилла[56], состоявшего из мужчин не первой молодости. Большинство из них из кожи лезло вон, стараясь подтвердить свою репутацию остроумцев. Ведь получить репутацию остроумного человека почти так же легко, как репутацию человека безнравственного, но первую куда труднее сохранить. Главой этого узкого кружка был Хорас Уолпол, всегда готовый пожертвовать дружбой ради меткой эпиграммы. Его преданность герцогине носила не вполне искренний характер, и «императрица моды» в любой момент могла стать жертвой его язвительной критики. Вхож в эту компанию был и Джордж Селвин, хотя так и осталось невыясненным, кем он являлся — остроумцем или шутником. Он тоже славился своим ядовитым языком.

Само собой разумеется, своими людьми у герцогини были Чарлз Фокс и окружавшие его денди: полковник Фицпатрик, воин, политик и поэт; Джеймс Хейр («имеющий многих друзей»), удостоиться поклона которого в опере было для светского человека более лестно, чем получить приглашение от принца Уэльского; граф Карлейль, самый элегантный щеголь своего времени, и Чарлз Грей, красавец, незаурядный человек, подающий надежды государственный деятель и любимец герцогини. (Ее любовь не осталась безответной. Он был отцом ее дочери.) Ну и конечно, желанным гостем у герцогини был Шеридан. Здесь, в Девоншир-хаусе, он познакомился с принцем. Между ними завязалась дружба, ставшая для Шеридана роковой. У многогрешного Георга не было сердца — воображение Шеридана заполнило эту пустоту.

Имелось у вигов и еще одно излюбленное место встреч — клуб Брукса. Обед подавали там в половине пятого, а счет приносили в семь. Ужин начинался в одиннадцать и кончался в половине первого. В обеденном зале азартные игры не допускались; правда, разрешалось подбросить монету, чтобы установить, кому платить по счету. Хозяин, Брукс, являл собой воплощенную любезность. Вот как описал его Тикелл:

«Наш щедрый Брукс, что голубь беспорочный,

Спешит для всех открыть кредит бессрочный.

Презрев коммерцию, быть скрягой не умеет,

С восторгом в долг дает, при платеже краснеет».

В силу вышеупомянутой застенчивости Брукс кончил свои дни в нищете.

Партийные страсти вигов разгорались в клубе Брукса с такой силой, что, например, когда Георг III лишился рассудка, у картежников вошло в привычку объявлять «хожу с дурачка» вместо «хожу с короля». Впоследствии клуб приобрел репутацию уныло-респектабельного заведения, о котором говорили: «Обедать у Брукса — это все равно что обедать в доме покойника герцога, который лежит в гробу в комнате над столовой».

Все в том же клубе Брукса принц однажды принялся отстаивать экстравагантную теорию доктора Дарвина, согласно которой источником острого наслаждения, которое испытывает мужчина, созерцая грудь красивой женщины, являются первые приятные ощущения теплоты, утоления голода и покоя, получаемые им от женской груди в младенчестве. Шеридан тотчас же возразил ему: «Правду говорят, что от великого до смешного один шаг. А как же нам быть с детьми, искормленными на коровьем молоке? Что-то не слышно, чтобы, возмужав, они трепетали от восторга и любви при виде деревянной ложки!»