Шеридан - [73]

Любимыми блюдами герцога были отварная рыба и жареное мясо, любимым напитком — вино, потоки, каскады вина. Герцог выпивал чудовищные количества спиртного, не пьянея. После того как его собутыльники, пившие с ним наравне, валились под стол, он отправлялся пьянствовать куда-нибудь еще. При этом он не обнаруживал ни малейшего признака опьянения вплоть до того момента, когда, сидя за столом, внезапно терял дар речи. На зов немедленно являлись четверо ливрейных лакеев с неким подобием носилок. В полном молчании и с проворством, выработанным долгой практикой, они взгромождали герцога на носилки и, плавно ступая, выносили его огромную колышущуюся тушу из комнаты.

По количеству своих незаконнорожденных детей герцог мог бы поспорить с самим Карлом II, а по их национальному разнообразию далеко превзошел его. К старости он содержал уже целую армию женщин. Содержание выдавалось в форме чеков, подлежащих оплате в один и тот же день и час в одном и том же банке. Когда матери с прижитыми от герцога детьми всех возрастов являлись в банк за деньгами, карие глаза и еврейские носы причудливо чередовались с голубыми глазами, смуглой цыганской кожей и черными кудряшками волос. А герцог в это время сидел с кем-нибудь из друзей в задней комнате банка, откуда он мог, оставаясь незамеченным, рассматривать каждую из получательниц через застекленное отверстие в стене. «Боже, вырядилась как попугай!» — «Ну, сущая старая ведьма!» — «Клянусь честью, она выглядит так же молодо, как двадцать лет назад!» — непрерывно комментировал он.

Приезд герцога Норфолкского в Брайтон неизменно служил сигналом к устройству оргий. Во время одной из таких оргий герцог повздорил (напившись, он вечно искал ссоры) с принцем Уэльским и его братом, придравшись к какой-то вымышленной обиде, и потребовал карету, чтобы возвратиться к себе в Эрандел. Принц не хотел его отпускать, но знал, что спорить с подвыпившим герцогом бесполезно. Когда подали карету, принц проводил герцога до двери и потихоньку приказал кучеру поездить с полчаса в окрестностях Павильона. Герцог был так пьян, что не замечал, где он едет; потом он заснул, а когда карета остановилась, решил, что приехал домой. Его отнесли обратно в Павильон и уложили в постель.

Чарлз Моррис, бард этой теплой компании, развлекал ее песнями собственного сочинения, иногда чувствительными, иногда веселыми, но всегда умными. Он происходил из хорошей семьи, вращался в высшем обществе и был своим человеком в Карлтон-хаусе. Он легко и весело шагал по жизненному пути, не зная ни устали, ни подагры, ни других страданий, которыми люди расплачиваются к старости за печальную привилегию жить на свете. Лицо его неизменно сияло бодростью и весельем. «Сколько бы ты ни прожил, Чарлз, — говорили ему друзья, — ты все равно умрешь молодым».

Третьим членом этой компании был Джордж Хэнгер, славный ирландский джентльмен не первой молодости. О его бурной юности рассказывали множество занятных историй. Он жил в цыганском таборе, влюбился в юную цыганку и обвенчался с ней по обряду ее племени. Гордый своей победой, он представил свою молодую жену собратьям-офицерам. Каково же было его возмущение, когда черноокая красавица жена сбежала от него с каким-то лудильщиком! После смерти старшего брата он стал четвертым лордом Колрейном, но не пожелал носить этот титул. Когда один знакомый обратился к нему со словами: «Дорогой лорд Колрейн, надеюсь, я имею честь видеть вашу светлость в добром здравии», — его светлость не на шутку рассердился: «Да как вы смеете, негодяй вы этакий, называть человека именем, которого он стыдится?! Не знаю да и знать не хочу, где находится лорд Колрейн, там (показывая на небо) или там (указывая в противоположном направлении), но я как был, так и остался просто Джорджем Хэнгером».

Впервые Хэнгер появился при дворе, будучи приглашен на бал по случаю дня рождения королевы. Поскольку в Америке он воевал в составе егерского корпуса ландграфа Гессен-Кассельского, на бал он явился в мундире майора гессенской армии: короткий синий китель с золотыми аксельбантами, широченный пояс и шпага. Этот кургузый мундир составлял такой разительный контраст с расшитыми бархатными и шелковыми костюмами других, что обращал на себя всеобщее внимание. В зале шушукались: кто этот чудак в нелепом одеянии? Когда же он пригласил красавицу мисс Ганнинг на менуэт и после первой фигуры, разойдясь в танце со своей прелестной дамой, нахлобучил себе на лоб широченную шляпу, украшенную двумя громадными черно-белыми перьями, он стал так уморительно смешон, что даже его величество не смог удержать улыбки.

Заулыбались надменные министры, а принц Уэльский просто покатывался со смеху. Даже очаровательная партнерша Хэнгера едва сумела закончить — из-за душившего ее смеха — менуэт. Впрочем, Хэнгер сам расхохотался и тем самым вывел мисс Ганнинг из затруднительного положения.

Нелепый вид и шутовские манеры Хэнгера во время менуэта и последовавшего за ним контрданса так развеселили двор, что было решено сыграть с ним шутку. С этой целью принц сочиняет насмешливое письмо, а Шеридан, с чьим почерком майор не был знаком, переписывает письмо набело.