Шепот звезд - [4]

Не по годам осведомленный о сопутствующих официозу течениях советской истории, студент обладал достаточно насмешливым умом и врожденной редакторской зоркостью к слову, что в дальнейшем очень помогало ему при составлении самых хитроумных технических актов и приказов. В авиации, как известно, неправильно, двусмысленно или глупо составленная бумага может привести на зону.

Через неделю «дядя» умер от остановки сердца во сне.

«Легкая смерть, дай Бог всякому», — говорили на поминках друзья-герои, где присутствовал в качестве «юного современника» и Коля Крестинин, готовый, по мнению героических стариков, принять эстафету во имя коммунистических зорь, в которые тот уже и тогда верил не больше, чем в непогрешимость партии.

В атеистическом ритуальном зале с витражами, изображающими тощих баб с треугольными, будто бы от горя, глазами и поднятыми на «египетский» манер руками, время от времени врубалась ритуальная музыка. «Дяде» Мише, как заслуженному, было отведено на прощание с родными и близкими времени несколько больше, чем простым смертным. Во всяком случае, ритуальная тетка с профессионально лживым лицом не торопила выступающих, а два ритуальных вышибалы не пускали следующую партию со своим гробом. Утонувший в цветах маленький и худенький «дядя» слушал с полуулыбкой весь тот вздор, который несли друзья и официальные лица.

«Дядя» Миша был, как говорили тогда, великим летчиком, его знал весь советский народ и весь мир; ему вручал ордена «дедушка» Калинин (большой, по слухам, любитель кордебалета Большого театра); но этого мало: «дядя» был знаменитым писателем, автором десятка книг о «рыцарях ледового воинства», которыми зачитывалась молодежь. Тут же среди провожающих великого летчика-писателя в последний путь присутствовал и литературный негр Владимир Шавырин, член Союза писателей СССР — высокий блондин, ухитрившийся напиться до застолья.

Говорят, он выпустил сборник рассказов, замеченный критикой, а потом вездесущая Софья Марковна предложила ему хорошо оплачиваемую работу: писать чужие воспоминания. Книги с «дядей» Мишей он делал так: «дядя» наговаривал стенографистке (подбирал красивых и толстеньких для вдохновения) эпизоды своей героической жизни; вдохновительница передавала переписанный на машинке текст Владимиру Шавырину. Тот, отложив в сторону бормотуху «дяди», создавал, как шутили старики, «нетленку» и «эпохалку»; каждая неизменно получала премии ЦК комсомола, пионерской организации или имени Николая Островского, а сам оставался в тени и пил мертвую от литературной славы того, чье имя стояло под написанными им книгами.

Литературный негр, говорят, и сам мечтал написать что-нибудь толстенькое, «чтоб стояло на обрезе», но слишком любил утехи мира сего. И распускал гнусные слухи про Софью Марковну, которая будто бы погубила его талант. «Сонька» не оставалась в долгу и платила «этому антисемиту» той же монетой.

Приметливый «юный современник» обратил внимание, что никто, кроме пьяного негра, не насмешничает над неуклюжими словесами выступающих. Да, «дядя» не являл собой ум, честь и совесть, так как гулял напропалую, но он спасал нуждающихся в спасении, бомбил с летающей мишени ТБ-3 Берлин в сорок первом; он организовывал «воздушную часть» исторических экспедиций и сам участвовал в них; он похоронил множество своих друзей и коллег, за спины которых не прятался. И ему просто повезло, что он умер своей смертью.

«Дядю» любили все, с кем он летал, с кем падал, бил фашизм в его собственном логове, с кем мерз и терпел все виды бытовых неудобств Арктики; его любили не только старые барбосы, но и старые тетки со следами былой красоты и комсомольского задора, которые, возможно, вспоминали «Мишу» по Парку культуры имени Горького.

Выступил со своим словом и косноязычный, как дебил, Крестинин-старший, который впечатался в сознание «юного современника» неприлично красивым и молодым: угадывался под черным, сшитым на заказ костюмом бывший цирковой силач, о котором всепожирающее время, казалось, забыло. Разве что седина. Но, как говорится, седина бобра не портит.

Но что он плел! Путался в придаточных, перевирал слова, обрывал фразы на середине, махал своими кувалдами, горячился, а в финале, растроганный собственной речью, даже всплакнул.

И «юный современник» вдруг увидел, что одна из теток плачет: оказывается, Иван Ильич способен не только рассмешить, но и кого-то растрогать своим красноречием.

Тут были многие из тех, кто займет или уже занял место в энциклопедиях, историях, на географических картах: сухонький, с ласковой улыбкой Борис Чухновский — герой, интеллектуал, музыкант, кумир мальчишек тридцатых годов; геолог Урванцев — научный руководитель Североземельской экспедиции, первооткрыватель Норильского месторождения — длинный, сутулый, губастый, с крохотными глазами за стеклами очков; несколько усохший атлет Громов; когда-то «самый красивый мужчина Европы» Юмашев, который, несмотря на свою исключительную мужественность и летное мастерство, зыркал по сторонам глазами, как состарившаяся актриса; востроглазый Байдуков; маленький, скромный Матвей Козлов с белыми как снег, плотными волосами; несколько отяжелевшая, но поразительно значительная Гризодубова, не только знаменитая пилотесса, но и замечательная пианистка, выпускница консерватории. А как она помолодела, когда говорила с отцом! Интересно, что она говорила? Разве узнаешь? Иван Ильич никогда не был находкой для шпиона, так как говорить не умел. Что не мешало ему, впрочем, нести ахинею с трибуны.