Шепот в ночи - [7]

Обнаженный торс Дэйра был для Элис и сам по себе впечатляющим зрелищем, но присутствие Сибиллин, тесно к нему прижавшейся и натянувшей простыню до самого подбородка, было страшным ударом. Оказывается, вот почему Дэйр с такой легкостью верил, что она, замужняя женщина, имеет любовника. Просто его собственный опыт доказывал, что это самая обыденная вещь. Элис и раньше знала о его дурной репутации. Но то, что она увидела сейчас собственными глазами, наполнило ее душу такой острой болью, что ее с трудом можно было выносить. Она почувствовала себя больной, и только усилие воли позволило ей удержаться на ногах, которые вдруг стали ватными.

Элис все время подогревала себя тем, что он считает ее такой же, как и неверную мужу Сибиллин. Поднимавшийся в ней гнев был, наверное, так же яростен, как и пламя факела, который она держала в руках. Вероятно, он всегда нарушал привычные правила, царившие в их мире. Нет, она никогда их не нарушит, особенно теперь, увидав цену такого вероломства — несчастное лицо своего униженного отца.

Дэйр был ошеломлен внезапным появлением Элис. Она стояла в дверях, с распушенными волосами, сияющими, как огонь, на расстоянии всего лишь вытянутой руки от него — и была в то же время абсолютно недосягаемой. В первый раз в жизни Дэйр отвел глаза от горящего взора Халберта, но, отвернувшись, встретил дразнящую улыбку Сибиллин. Дэйр был в таком же ужасе, как Халберт и Элис. Он решил, что праведный гнев барона обрушился на него из-за того, что женщину в постели Дэйра барон принял за свою замужнюю дочь. А это был тяжкий грех, правда и наполовину не такой страшный, как совращение его молодой жены.

— Правильно тебя называют дьяволом. — Грозный рык Халберта был ужасен, как смерть. — Я призову все силы небесные, чтобы предать тебя проклятию за то зло, что ты причинил нам этой ночью.

Халберт шагнул вперед, поднял на ноги свою дрожащую жену и стащил с кровати покрывало, оставив ее любовника обнаженным. Наблюдая, как Халберт торопливо прячет под простыней прелести Сибиллин, Дэйр вдруг совершенно ясно осознал безвыходность своего положения. У него нет правдоподобного объяснения своим действиям, которые, хоть и были вызваны дурманящим сном, все же были совершены. Что он может сказать в свою защиту? Я вовсе не думал соблазнять твою жену… а только твою дочь — замужнюю, но все еще невинную?

Элис с трудом отвела взгляд от мощного торса, на бронзовых мускулах которого играли отсветы факела, словно золотистые пальцы. Она сделала шаг назад, давая путь к отступлению своему отцу и выпроваживая его неверную жену. Затем повернулась спиной к нахмурившемуся мужчине и молча последовала за ними, унося с собой единственный источник света.

В конце коридора стройная тень тут же поспешила спрятаться от света факела в темноту дверного проема. Удовлетворенная ухмылка появилась на лице человека, который остался незамеченным всеми, кто участвовал в только что разыгравшейся бурной сцене. Он добился успеха, преодолев первое препятствие на своем пути, и в конце пути уже маячила желанная награда. Награда, которую он получит, все тщательно обдумав, не спеша и осторожно проделав.

Все еще держа в руке факел, теперь такой ненавистный, раскрывший всю правду, Элис держалась очень прямо, пока не достигла своей спальни. Как только она вошла внутрь и закрыла за собой дверь, она позволила себе сгорбиться под тяжестью внезапно обрушившегося на них несчастья. Дэйр на рассвете уедет, покинет Кенивер и исчезнет из ее жизни, возможно навсегда. Вероятнее всего, она больше никогда не испытает на себе силу его завораживающей улыбки, не увидит насмешливых огоньков, затаившихся в ледяных голубых глазах. То, что она может никогда больше не увидеть его, было гораздо мучительнее, чем та острая боль, которая пронзила ее при виде сладострастной Сибиллин, лежащей в его постели.

Безмозглая дура! Ей нужно сохранять присутствие духа. У нее и права-то нет сожалеть об отъезде Дэйра. Он не принадлежит ей сейчас и никогда не будет принадлежать. Будет лучше, если этот смуглый, слишком опасный для нее рыцарь уедет отсюда. Неясные мечтания о нем начали ее тревожить с того самого дня, когда она была в его объятиях в саду. Нет, неправда! Она не будет сама себя обманывать. Мысль о Дэйре-Дьяволе преследовала ее с давних-давних пор. Он всегда жил в ее душе и всегда был для нее искушением.

По правде говоря, это его самообладание, а не ее собственное стояло на страже ее чести. Пусти он в ход всю силу своего обаяния, и она наверняка пропала бы. Поэтому пусть он лучше уедет. Но ни это полное стыда признание, ни клятвы в будущем благоразумии не помогали ей примириться с жизнью, в которой ему не было места. Ее отчаяние усиливалось — а ведь это еще более тяжкий грех. Она быстро потушила проклятый факел в большом кувшине с водой, стоявшем на сундуке возле кровати. Убедившись, что окно открыто (ведь она боялась замкнутого пространства), Элис обрадовалась наступившей тьме, не стала больше сдерживаться и разрыдалась. Элис благословляла ночную тьму, которая спрятала ее неправедные слезы.

А в это время Дэйр в своей спальне поднялся, открыл ставни маленького окошка и приветствовал неяркое предрассветное сияние. Он был благодарен и этому бледному освещению — ему легче будет натянуть на себя домотканую одежду, которую носят под кольчугой. А кольчугу он уже скоро наденет. «Дьявол» — так назвал его Халберт. Мог ли Дэйр опровергнуть это прозвище, которым его, еще невинного младенца, лежавшего в колыбели, заклеймил собственный отец? Никогда раньше он и не пытался оспорить те многочисленные слухи и полуправдивые истории, которые были связаны с его именем. А теперь, даже если бы он захотел, было уже поздно начинать. Да по правде, он и был тем, кем отец объявил его при рождении, — дьяволом, существом, обреченным не иметь ни утешения своей семьи, ни собственного дома.