Шепот в ночи - [10]

Всадник в черном плаще на крупном вороном жеребце пересек опущенный, никем не охраняемый подъемный мост. Из того, что подходы к замку не охранялись, следовало, что все обитатели поместья собрались по чрезвычайно важному поводу. Только очень немногие — и никто из здешних жителей — знали Дэйра достаточно хорошо, чтобы заметить по его задумчивому, спокойному виду все возраставшее напряжение, — как если бы ставни в доме были закрыты, дабы не пропустить дневной свет.

Дэйр не сомневался, что граф Сирил приказал всем этим людям явиться в замок, оторвав их от насущных дел, с единственной целью — участвовать в этом представлении, которое он преподнесет как величайшее событие.

Оставив коня в безлюдном дворе, где снег был вытоптан до темно-коричневой жижи, Дэйр поднялся по широким деревянным ступеням ко входу в замок. Он приоткрыл одну из двух массивных дверей и незамеченным вошел во входной туннель, который проходил сквозь каменную стену такой толщины, что два человека могли бы свободно лежать в нем один за другим, не касаясь друг друга ногами. В конце туннеля он заметил яркий свет. Большие факелы и множество свечей освещали огромное темное людское море, заполнившее собой большой зал.

Дэйр молча стоял у самого берега этого моря. И хотя благодаря высокому росту он имел полный обзор, его пристальный безжалостный взгляд был прикован только к двум людям, ради которых он сюда приехал — к брату и к отцу. Ему ровным счетом не было никакого дела ни до тех, кто собрался за столом знати, находившемся на почетном помосте в конце зала, ни до простолюдинов, заполнивших ровные ряды столов внизу. Необычная тишина повисла над всей этой массой народа, — по-видимому, люди чего-то ждали. В следующее мгновение с высокой галереи в углу зала раздались звуки трех рожков, возвещавших, что поднявшийся на ноги граф сейчас будет говорить.

— Поднимите бокалы за моего сына и наследника! — Подняв серебряный кубок с искрящимся в свете пламени вином, худой седовласый человек с нескрываемой любовью взглянул на своего златокудрого наследника. Тот встал, высокий и гибкий, как ивовый прут, и от смущения опустил глаза.

— Он принимает клятву крестоносца, чтобы достойно идти на бой ради папы и христиан.

В зале послышались, такие громкие возгласы одобрения, что, казалось, мощные балки сейчас обрушатся. Дэйр почувствовал, как ужас охватывает его. Его пугало отсутствие у брата сноровки, необходимой в бою, но еще больше — его неумение хладнокровно выполнять боевую задачу. А это, как научил Дэйра суровый боевой опыт, было необходимо, чтобы победить и остаться в живых. Хотя Габриэль был старше его, он был неискушен в военном деле. Ему никогда не приходилось стоять перед выбором — погибнуть самому или лишить жизни другого. Дэйр сомневался, что из двух возможностей его кроткий брат выберет вторую. Желая защитить брата от необходимости такого тяжкого выбора, Дэйр ринулся сквозь толпу и вскоре предстал пред хозяином замка.

— То, что вы здесь празднуете, — это не что иное, как жертвоприношение Габриэля на алтарь ваших эгоистичных желаний.

С холодным презрением он смотрел на стареющего человека, и так уже виновного в той непреходящей боли, которую испытывал Дэйр.

— Нет! — гневно воскликнул Сирил.

Он был, безусловно, ошеломлен этим призраком из своего прошлого. Серые водянистые глаза его сузились при виде собственного отца, но тут же образ отца принял иное обличье — другого человека, но столь же нежеланного здесь.

— Габриэль был призван Богом, и Бог будет хранить его.

— Хранить его? — Закаленный в испытаниях на поле битвы, Дэйр был неколебим перед надменным графом. — Так же как он хранил сотни, нет, тысячи тех, которые уже приняли смерть в горячих песках — одинокую смерть, вдали от родного дома и любящих сердец?

— Дэйр! — Габриэль быстро спустился с возвышения и встал между противниками. — Спасибо, что ты откликнулся на мою просьбу и приехал проститься со мной — независимо от того, как ты относишься к моему отъезду.

Внезапное появление смуглого рыцаря вызвало тихий вздох на дальнем конце высокого стола. Элис думала, что никогда больше не увидит Дэйра, и тем более в доме, порог которого, как было ей известно, он не переступал долгие-долгие годы с тех пор, как был отдан на воспитание в Кенивер. Теплая волна радости, поднявшаяся было в Элис, столкнулась с холодным презрением отца к проклятому и изгнанному прочь сыну.

— Ему нет места здесь, — от презрительных слов Сирила веяло могильным холодом, а его почти бесцветные глаза смотрели, казалось, сквозь ненавистного ему незваного гостя.

— Если Дэйр сейчас уйдет, я тоже уйду. — Осознав, что это он своим легкомыслием вовлек Дэйра в неизбежный конфликт, Габриэль впервые в жизни открыто воспротивился отцу. Но, оказавшись между двух людей, которых он любил больше всех на свете, мягкосердечный и миролюбивый Габриэль тут же сменил вызывающие слова на покорную мольбу. — Это я упросил Дэйра приехать, и я приветствую его. Отец, ради меня, ради успеха нашего дела я умоляю вас отнестись с почтением к моему приглашению.

Широкие белые брови нахмурились. Но Сирил ни в чем не мог отказать своему любимому сыну и неохотно кивнул.