Шенна - [26]
– Он мне нужен, – ответил тот, – как мало кому другому.
– Гляди! – сказала она и раскрыла ладонь. – Вот он, тот шиллинг, что дал ты мне ради Спасителя.
– Я помню его, – ответил Шенна. – С тех самых пор множество шиллингов прошло через мои руки, но ничтожно то утешение, какое дали они мне на сей день. Покоя в моей жизни было бы куда больше, если б я их и вовсе не видел.
– Много добра ты сделал с их помощью, чего не сумел бы сделать, если бы их вовсе не видел.
– Быть может и так, что свершилось и зло, какого бы не было, если б я их вовсе не видел.
– Добро сильнее зла, – сказала она.
– Сегодня зло сильней, – возразил он, – чем все добро вместе взятое.
– Отчего же? – спросила она.
– Обойдись я в тот день этим шиллингом, а в придачу к нему двумя другими, ни я бы никогда не думал о Майре Махонькой, ни она обо мне. И не знал бы я никогда печали сего дня, и сердце мое не обратилось бы в камень, и голова моя не была бы словно в тумане, и разум мой не пылал бы, словно кузнечный горн. И жизнь моя не сократилась бы до тринадцати лет, половина из которых уже прошла.
– Гляди, Шенна! – сказала она, раскрыла другую ладонь и показала ему в самой середке прозрачный шарик. И светился тот шарик таким ярким светом, что, взглянув прямо на него, можно было ослепнуть. И лучики света исходили от него кругом, как от солнца. На шарике том был тонкий золотой поясок, а на пояске – золотая цепочка.
– Что же это такое? – спросил Шенна, когда попытался посмотреть на шарик и сила света ослепила его глаза.
– Он твой, – сказала женщина.
– Из-за чего он вдруг стал моим?
– Из-за того поступка, что ты совершил этим утром, – ответила она. – Самый благородный поступок, каких давно не бывало в Ирландии.
– Да что же за благородный поступок совершил я сегодня утром?
– Ты, – сказала она, – отлучил от своего сердца лучшую в Ирландии женщину – ради Спасителя.
– Ничего ж не попишешь тут, – отозвался он. – Как мог я столь несправедливо поступить с такой женщиной?
– Ты расстался с такой женщиной прежде, чем поступил с нею неправильно.
С этими словами она надела цепочку Шенне на шею и спрятала самоцвет у него на груди, у самого сердца.
– Храни его здесь, – сказала она. – И тогда в величайшем испытании из всех, что тебе предстоят, и в самый тяжелый час, что для тебя настанет, ты не утратишь мужества.
Едва она коснулась рукой его груди, как Шенна почувствовал, будто что-то взорвалось у него в ушах. Туман рассеялся. Земля и небо стали яркими. Черное отчаянье оставило его разум. И сердце снова к нему вернулось.
А едва женщина сказала последнее слово, какой-то белый туман скрыл ее от глаз Шенны, и потом, когда туман рассеялся, ее уже не было. Шенна посмотрел на небо и на землю. Разум его оставался так же спокоен, каким был всю его жизнь. Потом он взглянул на деревню, на дом Диармада Седого, в одну сторону – на дом вдовы, и в другую – на дом Шона Левши. Улыбнулся и отправился домой.
ГОБНАТЬ: Интересно, а что сказал Микиль, когда увидел, что Шенна вернулся?
ПЕГЬ: Никто не промолвил ни слова, когда все увидели, что он возвращается. Вскоре после того, как Шон Левша тем утром приходил, весь поселок облетела весть, что Шенна сошел с ума, сватовство было почти улажено, Майре Махонькая отказалась выходить замуж, а Шенна лишился рассудка. Что видели, как днем он ходит по деревне в одних только штанах и рубашке, что он убил ребенка на окраине деревни, а после бежал в холмы, словно дикий олень с Мангарты. Что он отправился в Долину Безумцев[15], и уж наверно никто не знает, когда он вернется. Что люди со всех семи приходов нащепили лучины и наготовили факелов, чтоб ночью пойти его искать с огнем, и что, без сомнения, его найдут в какой-нибудь яме, куда он забрался с головой и утоп, или в пещере, где он сгинул от холода и голода.
КАТЬ: Да не воздаст им Бог за труды! Наверняка, если бы он и правда страдал от холода и голода, мало бы кто хоть чуточку участия к нему выказал.
ПЕГЬ: Твоя правда, Кать. Но в этом они ничуть не отличались от самого Шенны. Ведь и ему было бы безразлично, чем они там заняты или что собираются предпринять, узнай он, что происходит. Правда, он этого не знал.
ГОБНАТЬ: Вот была бы потеха, если б они всю ночь бродили по холмам и болотам, разыскивая его, а он сидел себе спокойно дома, тачал башмаки и напевал «Ворсистую ведьму».
ПЕГЬ: Скажу тебе, Гобнать, ты сняла это прямо у меня с языка. Как только Шенна пришел домой, он взялся за работу и не успел сделать и трех стежков, как принялся напевать «Ворсистую ведьму» так же весело, как и прежде. Работники переглянулись, а Микиль всадил себе шило глубоко в большой палец.
ШИЛА: И с чего это он вдруг, Пегь?
ПЕГЬ: Откуда же мне знать, Шила? Небось задумался крепко о чем-то, когда укололся.
ШИЛА: Я знаю, о чем он думал.
ПЕГЬ: И о чем же, Шила?
ШИЛА: Он думал, хорошо бы узнать, что сказала Майре Махонькая, когда увидала, что у Шенны на пальцах воск, а сам он в фартуке и с непокрытой головой, и не расторгнуто ли сватовство из-за всего этого.
ПЕГЬ: И конечно, Шила, если у него было столько всего на уме, неудивительно, что он уколол себе шилом большой палец.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.
Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться.