Шенна - [25]

– Я не хочу в это дальше лезть, отче. Человек сам лучше знает, где ему жмет башмак. Я пришел к тебе просить совета, чтобы расторгнуть это сватовство. Отмени его, если не хочешь, чтобы она горела в аду! Ты пересчитывал мои достоинства, а сосчитать их очень просто. Все доброе, что я делал, делал я с единственной мыслью. Я делал это ради Спасителя, не хвастаясь этим перед Богом. Но что мне пользы, если теперь я сотворю кривду?

– Шенна, – сказал священник. – Думаю, я наконец понял. Ты вообразил, что можешь причинить зло Майре Махонькой, если женишься на ней. И ты отказываешься причинять зло – ради праведности. Топчешь собственное сердце ради Спасителя…

Больше он ничего не успел сказать. Только услышал Шенна слова «ради Спасителя», как выскочил за дверь и был таков.

Глава одиннадцатая

В это время Микиль и его мать трудились изо всех сил, чтобы завершить сватовство. Уже почти уговорились, кто будет на свадьбе.

Тут они услыхали, как кто-то подходит к дому. Оба вскочили и выглянули из дверей. А мимо двери прошел не кто иной, как Шенна. Он посмотрел на обоих. Даже рта не раскрыл – просто смотрел. Можно было подумать, что этот взгляд приковал их к земле. Шенна не стал останавливаться. Просто посмотрел на них и прошел. Ни тот, ни другая долго не могли вымолвить ни слова. Наконец молвила вдова.

– Ну? – проговорила она. – Что ты теперь скажешь?

– Скажу, что если это ухаживание, то очень необычное, – ответил Микиль. – Парень собирается жениться и идет потолковать с девушкой после того, как побывал у священника, а сам без куртки, без шляпы, в фартуке сапожника, на пальцах воск и глаза горят. Сдается мне, что в этом деле все наперекосяк.

Микиль вышел и отправился по своим делам. И, скажу я вам, резвости в его хромой ноге было вовсе не столько же, сколько водилось, когда он явился домой.

Шон Левша сидел у окна в гостиной у себя дома. Майре – прямо напротив него. Тут они увидели, что к двери приближается сам Шенна. Шон выскочил его встретить.

– Тысячу раз добро пожаловать, Шенна! – воскликнул он.

– Долгих тебе лет, Шон, – ответил Шенна. – Мне бы хотелось перемолвиться парой слов с Майре, если позволишь.

– Так вот же она, в доме. Надеюсь, ты скажешь ей что-нибудь хорошее, а не то, что сказал мне сегодня утром.

Шенна шагнул на порог.

– Тысячу раз тебе добро пожаловать, Шенна! – воскликнула Майре Махонькая.

– Тут такое дело, Майре, – сказал тот. – Я должен открыть тебе тайну. Не думал, что придется открывать ее кому-то хоть когда-нибудь. А теперь, похоже, с моей стороны неправильно будет не явиться как можно скорее и не поведать ее тебе. Я связан перед Богом обетом не жениться.

Он замолчал. И она какое-то время тоже не говорила ничего.

– Это благородный обет, – проговорила наконец Майре. – Благородный обет и священный. И если ты принял такой благородный обет, правильно будет принять такой же благородный обет и мне. Не волнуйся, – сказала она. – Я сохраню твою тайну. С этой минуты мое сердце будто стало в два раза больше. Великое благо дал тебе Господь, заронив в твой разум мысль принять такой обет.

– Я сделал то, зачем пришел. Благослови тебя Бог, Майре, – сказал он и удалился, хозяину ни слова не молвив.

Когда Шенна выбрался на воздух, ему показалось, будто мрачная туча опустилась сверху ему на голову. Потемнело небо, а вслед за ним и земля. Грудь ему сдавило. И почудилось Шенне, будто сердце враз выскочило у него из груди, а вместо сердца стал большой тяжелый камень. Шенна посмотрел на свой дом, но, сколько ни глядел, все больше охватывало его ужасное отвращение к этому дому, и к деревне, и к яблоне, и к мешку с мукою, к работе и ко всему, что только окружало его на этой земле, – что в доме, что на улице. И тогда не в деревне он остался, а отправился на холм.

Когда Шенна проходил мимо соседского дома, во дворе играли двое ребятишек. И едва они его увидали, как тотчас же вбежали в дом с воплями.

– Ой, мама! – закричал один. – Там во дворе сумасшедший, и он посмотрел на меня!

Шенна держал путь к холму. Когда наконец достиг вершины, он даже удивился, сколь же мало он устал, хоть холм и был высоченный. С вершины открывался прекрасный вид. Увидал сапожник улицу и ярмарочное поле, дом Диармада Седого и дом вдовы. Увидал он и собственный дом, и дом Шона Левши. Но будь этот вид даже в сто раз прекрасней и милее, все равно не смог бы он ни снять камня с сердца Шенны, ни развеять мрачные тучи над его головой. На вершине холма была чудесная просторная лужайка, поросшая мхом, сухая, будто ложе из птичьего пуха, и такая мягкая, что утонешь в ней по колено. Бросился Шенна ничком на той лужайке, зарылся в мох лицом, и, верно, не нашлось бы в тот день в земле Ирландской человека, у кого мысли были бы угрюмей и тоскливей.

Через некоторое время он поднял голову и оглянулся на западный склон горы. Увидел он, как оттуда идет женщина. Сперва Шенна подумал, что кто-то из его соседей срезает себе путь через холмы. Вскоре заметил он, что женщина направляется прямо к тому месту, где лежал он сам. Шенна вскочил. Совсем скоро он узнал ее. Босая женщина – вот кто это был!

– Мир тебе от Бога, о Шенна! – молвила она.