Шенна - [23]
– Послушай, матушка, раз уж такое у тебя к ней уважение, что ж ты вчера утром приходила в дом Шенны и пыталась устроить сватовство между Шенной и вот этой вот?
– Сватовство между вот этой вот и Шенной! Да что ты, я бы скорей самолично утопилась, чем занялась подобным.
– А если так, что же ты сказала Деве с Крепкого Холма в тот день, когда она здесь была, что Шенна не женится ни на одной женщине в Ирландии, кроме Сайв?
– Дева с Холма? Ой, да она такая дуреха, надо же мне было как-то пришпилить ей язык, чтобы она не разнесла по всей округе, что Шенна женится на ней, а вся округа бы над ней насмехалась.
– Да уж, верно, – согласился Микиль. – Тогда не стоило тебе скрывать от меня, что ты готовила сватовство вчера утром.
– А почем тебе знать, что я готовила?
– Потому как говорил он громко, и я сам слышал такие слова: «Лучше ей умереть, чем я на ней женюсь».
– Послушай, Микиль, – сказала мать. – А вот если б за тобой был выбор в этом деле, ты бы сам кого для него выбрал?
– Майре Махонькую, конечно.
Мать пристально посмотрела на него.
– А что за причина, – спросила она, – выбирать тебе для него Майре Махонькую вперед прочих женщин, которых весь народ за него сватает?
– Прежде всего прочего, матушка, не много у меня уважения к тому, что говорит весь народ. Народу-то все равно, что́ чаще от этих речей бывает – вред или польза, лишь бы поговорить. Это весь народ сватает его за Сайв Диармадову. А Шенне-то уж лучше бы взять да утопиться. Деву с Крепкого Холма ты бы ему не выбрала. Про Нору с Плотинки я ничего не говорю, ни хорошего, ни плохого, ни всякого другого; говорю только, что дурак этот весь народ, а по мне лучше дураком прослыть, чем дурацкие советы принимать.
– Но гляди-ка, – сказала мать Микиля, – весь народ сватает его за Майре Махонькую, а ты в этом ничего дурного не видишь.
– Вот уж правда, хорошенькое состязание: Майре Махонькая – и все эти прочие! Ну где же найдешь подобную Майре Махонькой? В семи приходах такой нет. Славная женщина, красивая, благородная. Женщина рассудительная. Понимающая. И до чего хорошо воспитана, такой и бедные, и богатые благодарны. К тому же набожная, достойная подражания. А для церкви, куда она ходит мессу слушать, просто находка. И злые, и добрые к ней относятся с почтением. Начни, к примеру, две женщины собачиться, так, завидев ее, непременно прервутся, пока она мимо них не пройдет, будто это священник.
– А вот сомнительно мне, – сказала мать, – что если бы Сайв бранилась у дороги, она перестала б, увидевши, что Майре идет.
– Да вот тебе мое слово, матушка, что я собственными глазами видел: так и было. И я ничему сильнее не удивлялся. Шел я себе прямо к дому Бурков с сообщением, а когда приблизился к дому Диармада, расслышал, как Сайв ругается и честит какого-то соседа во весь голос «свиньей» и «собакой». И, представь себе, в эту минуту из-за угла как раз и появилась Майре Махонькая. Чуть только Сайв ее увидела, сразу вся ругань прекратилась. Повесила она голову и пошла так в дом, очень медленно.
– Вот разве не удивительно, – сказала мать, – что ты сам не взялся давным-давно просватать ее за Шенну?
– Ну так в том-то все и дело, – ответил Микиль. – Я-то думал, что ты сама давно этим занялась и найдешь к нему куда более ловкий подход, чем я.
– Боюсь я, – сказала мать, – что насчет этого ты ошибаешься. Если б только можно было сладить такое сватовство, думаю, никто бы с этим не справился лучше тебя, чтоб оно удалось, в особенности если тебе так неймется.
– Ясное дело, матушка, – ответил Микиль. – Что ни говори, а в этом ты права. Больше всего на свете я хотел бы, чтобы сладилось такое сватовство. Никогда еще не было пары, которая подходила бы друг другу лучше этой. Трудно было бы превзойти добродетели Майре, а уж он ей во всем под стать. Хотел бы я устроить эту свадьбу, только не знаю, как к этому подвести.
– А как же к этому подвести, как не сходить на запад, к дому самого Шона Левши, не отозвать его в сторонку да не открыть ему, что у тебя на уме. А уж потом, коли ему понравятся твои речи, он сам изложит своей дочери все как есть. И если ей по душе будет выбор, значит, и впрямь полдела сделано.
– Видит Бог, – сказал Микиль, – ты права. Пойду-ка я прямо сейчас.
И он отправился в путь.
«Пусть у тебя выйдет лучше, чем вышло у меня», – сказала вдова про себя.
Глава десятая
Следующим утром Шенна и его работники трудились изо всех сил. Сопение мастеров, мерный стук молоточков да скрип продеваемой вощеной нити не затихали вовсе, будто не осталось во всей Ирландии ни одного сухого места, где можно было бы сшить хоть один башмак или сапог.
– Кто это там поднимается? – сказал один мастер.
Все повернули головы, кроме Микиля.
– Шон Левша, конечно, – сказал кто-то.
Шенна вскочил и выбежал за дверь навстречу Шону Левше.
Оба долго бродили по полю туда и сюда и беседовали друг с другом, но отошли далеко, никто из работников не смог уловить ни слова из их разговора. Наконец они расстались. Шон Левша отправился на запад, к себе домой. А Шенна не стал возвращаться к делам, а пошел по дороге к поселку.
Микиль подскочил, отшвырнул ботинок, что был у него в руках, и рысью побежал домой.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.
Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться.