Шекспир отдыхает - [6]

уминая поверхность как барабанный блин

всем тапирам святая сестра и мать шакала

навести пустоту на резкость взять напоказ

буровые пробы света хоть неодинаков

то он мерче то ярче а то навсегда погас

негативом пламени над головнями маков

потому что первой в огне закипает боль

липким зельем гнева напитаны злые зерна

результат этих двух которые в сумме ноль

но рядятся плясать и в одно сплетены позорно

продавщица страха всей тоски скоморох

сотворенье дней из брения их и кашля

обещает все что положено скоро мох

станет шерстью земли и лишайник хитином камня

дальше прянут вверх хвощи из удобных дыр

вдалеке практикуется предков двуногих двойка

в парном виде спорта

теперь существует мир

но другой не этот

и тоже совсем недолго

«нас ночь разводила и наспех совала в метро…»

нас ночь разводила и наспех совала в метро

там пристален люд и народ астеничен рабочий

в коротком углу приблизительно я или кто

плечами впечатан в молву и мурлом неразборчив

какой-то он давний по виду двойник отставной

чей пульс пеленгуя часы отбивают победу

но нет постепенно которые были со мной

и негде добиться куда я так тщательно еду

бузило нетрезвых когда нас пускали в метро

числом человек молодежи в ком знания шатки

пока в переулках по сущие бедра мело

их нежную внутренность то бишь и не было шапки

назад в эту зиму вморожен как столп соляной

дворы бездыханны и снежные игры все те же

но где отовсюду которые были со мной

и не были даже которые тоже все реже

я вырасту бродским природы я всех сберегу

разборчивой речью с прилавков шумя тиражами

кто там на излете маршрута дрожали в снегу

дружили однажды чтоб с песней в метро провожали

портвейна рубин или спасской жирафья звезда

где смех вам не молк и с барханов сахары заметно

пусть светит оттуда какие вы были всегда

а мне до конечной в ночи обо всех незабвенно

«на бечевах чье вялое белье…»

на бечевах чье вялое белье

двуного ковыляло до околиц

вполнеба солнце липкое бельмо

и над обвалом дня канатоходец

в пасхальный жар в неапольском порту

где натовские утюги железны

он в баре брал микстуру поутру

чтоб разом мысли в голову не лезли

был город мертв мозги уже пекло

под стапелем на отдыхе разутом

он стал один и меньше чем никто

в округе крытой матом и мазутом

в пасхальный день за пирсом ни души

весь город гроб и даже церкви сами

кто умер вовремя уже ушли

а новые им вслед не воскресали

всеобщего отсутствия толпа

в коротких окнах эпизоды босха

torna a surriento пело из juke-box’а

и он вернулся

он там жил тогда

кипел залив как тигель золотой

над капри вязко облако стояло

венчая день в котором запятой

до полной точки быть недоставало

кто умер проницательней чем ты

он пуст внутри и полон звезд наверно

вся жизнь по эту сторону черты

забыть неаполь и прощай палермо

вплавь к северу другие города

где зелено и все трудом согрето

скорее к пирсу и вернись в сорренто

христос воскрес

неаполь никогда

«резкий стрелец винторогие в тучах самцы…»

резкий стрелец винторогие в тучах самцы

чутких по корту сквозь рокот копыт гербиворов

море праматерь миров заголяет сосцы

вверх водолею и ветра ревнителен норов

в каждой воде существует исток вещества

слепо судьбу сортирует на глину и камни

делит клепсидра количество крат без числа

срок твой на капли

вот и короткое впору теперь истекло

прибыли плавно велите куда обещали

кто разберется с разбега не лгун ли стекло

или позвольте на выход реально с вещами

зоркий стрелец возлежа подле девы-жены

целит где липы желты и алеет калина

сумерки страсти и сверху навзлет сражены

камни и глина

гром в роговицу предсердие на языке

влага внутри солона или долг водолею

долго предсмертие длится и звук на замке

шепчется воздух но имени не одолею

высветит благо что взгляд за порогом острей

воин в стропилах зари ублажает подругу

где персонажи ненужных надежд и страстей

мчатся по кругу

«толпа не знала времени отъезда…»

толпа не знала времени отъезда

окрестными теснима небесами

откуда башня падала отвесно

с мерцающими как ручей часами

толпа листвой шумела и дышала

она жила бегом как от пожара

но нашему прощанью не мешала

пока ждала и время провожала

благословенны юности руины

в районном центре солнечного круга

на станции где мы тогда любили

без памяти и все еще друг друга

там пел в толпе один невзрачный видом

с гармошкой и в нестиранной тельняшке

прикинувшись вокзальным инвалидом

эскизом человека на бумажке

пускай тогда он не глядел на нас но

отсюда видно чьих коснулся судеб

поскольку пел о том что все напрасно

что все пройдет и ничего не будет

но мы ему не верили конечно

а солнце дни усталые верстало

чтоб доказать как утверждал калека

что все прошло и ничего не стало

так все сбылось и ничего не страшно

остался свет но он горит не грея

и там на площади осталась башня

с дырой откуда вытекло все время

«в просторной стране где совсем ни кола ни двора…»

в просторной стране где совсем ни кола ни двора

так остро спросонок в мороз чем медлительней летом

когда за костром от росы коченеет кора

а сердце очерчено лугом и сплюснуто лесом

мы жили уже или живы тогда но не те

чьи лучшие лица повержены в гибкую воду

прозрачны заре или в хвойной светясь темноте

по локти в чернике что птиц отпускали на волю

мне пробило двадцать покуда умолк календарь

простясь с отраженьем навек обнимали друг друга