Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы - [164]

Шрифт
Интервал

Заведомо недоказуемая фактами теория существования или несуществования предопределения является лишь предметом веры или неверия в той или иной мировоззренческой системе. Естественно, что этот «пустой» вопрос решить Печорину на основе рациональной (ни умозрительно, ни экспериментально) не удается. Мы же считаем, что было бы наивно предполагать, что сам Лермонтов этот «пустой» вопрос сделал главной темой своего первого прозаического произведения, в котором отчетливо преодолеваются романтические традиции.

Таким образом, для самого Печорина – писателя-романтика – его новелла «Фаталист» написана на метафизическую тему и дает ему в его знаменитом авторском лирическом отступлении право оправдать свой мировоззренческий скепсис[186]. Но для Лермонтова, создающего новую русскую прозу, главным итогом было обнаружение трагического зияния там, где должны были выявиться прочные братские узы, связующие людей и образующие единство национальной жизни.

Мы уверены, что в одном из своих самых существенных смыслах роман «Герой нашего времени» является ответом на пушкинскую прозу: на «Повести Белкина» и «Капитанскую дочку», замысел которых состоял в том, чтобы явить высокую версию о целостности и единстве русского мира. У Пушкина это единство строится на простых и незыблемых принципах народной этики, выраженных в нравственных пословицах: «долг платежом красен», «береги честь смолоду», «казнить так казнить, жаловать так жаловать» и др. В романе Лермонтова стихия простонародной жизни и стихия народного слова (в отличие от «Песни про купца Калашникова») не обнаруживают высокой этики поступка и не способны всерьез противостоять скепсису главного героя, принадлежащего миру просвещенного европеизированного дворянства.

Послесловие

Перед читателем книга, состоящая из ряда статей, посвященных анализу классических хрестоматийно известных текстов А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. При желании ее можно было назвать «Сборником статей о русской литературе». Однако автору кажется, что во всех этих статьях оказалась поймана в фокус и зафиксирована важнейшая для русской литературы тема «личной тайны». Не трудно увидеть, что во всех рассмотренных нами произведениях сюжеты и жизненные коллизии главных героев построены на их «личной тайне».

Мы убеждены в том, что феномен «личной тайны» – это фундаментальный, определяющий внутреннюю жизнь человека «механизм», который формирует фабулу жизни свободного человека, выводит ее (фабулу жизни, или попросту биографию) за пределы простого детерминизма социальных отношений.

Перечислим «личные тайны» героев, чьи жизненные драмы мы анализировали в этой книге.

В главе «Самосознание формы» нами был рассмотрен случай литературной фабулы, которую оказалось принципиально невозможно привести к развязке. Поэма Пушкина «Домик в Коломне» не отвечает на вопрос, который интригует читателя: в каких отношениях состояла Параша с молодым человеком, переодевшимся кухаркой. Оказалось, что раскрыть эту «личную тайну» героини поэт не может, потому что сам ею не владеет. Ибо предметом его искусства назван «толкучий рынок» жизни, а сам повествователь заявлен не сочинителем, а всего лишь наблюдателем, пишущим портрет с натуры. В силу этого изначально заданного Пушкиным условия, возможности автора для проникновения во внутренний мир его героев ограничен. В мир «домика» заглянуть можно, только переодевшись кухаркой, то есть «потеряв лицо». В поэме «личная тайна» героев оказывается под охраной чувства собственного достоинства автора, то есть никому недоступной, а у повествования в силу этого обстоятельства нет и не может быть фабульного завершения.

В главе, посвященной анализу повести «Выстрел», нами установлено, что сложнейшее композиционное устройство повести прямо служит обоснованием возможности рассказа о героях и их «личных тайнах». Сама эта возможность обретается почти чудесным образом через множество счастливых совпадений, не случись которых – никогда бы не узнал Иван Петрович Белкин эту «невымышленную историю». В повести «Выстрел» точнейшим образом мотивирована необходимость для Сильвио и для графа «разомкнуть уста», чтобы открыть свою тайну другому.

Изложенная в повести «Метель» история рассказана Белкину девицей К. И. Т. Однако эта история такого рода, что само собой становится ясно, что рассказать ее могли только сами участники чудесных событий и только в одном единственном случае: Марья Гавриловна и Бурмин, когда-то обвенчавшиеся в метельной ночи буквально вслепую, должны были не только встретиться вновь, но и полюбить друг друга. Без этого счастливого случая тайна их ужасного брака никогда бы не стала известной миру историей.

Основным событием повести «Гробовщик» является сон, прис-нив – шийся Адриану Прохорову, главному ее герою. Этот сон красноречиво раскрывает «личную тайну» гробовщика – секрет его благосостояния в мошеннической подмене дубового гроба на сосновый. Благочестивый и чинный, серьезный и набожный ремесленник обманывает своих заказчиков-мертвецов, пользуясь их беспомощностью и безответностью. Чтобы узнать, что снилось кому бы то ни было, нужно, чтобы человек сам захотел рассказать другим людям о своем сне. Гипотеза о том, какое именно счастливое обстоятельство заставило «молчаливого» героя поведать миру о своей такой некрасивой тайне, изложена нами в соответствующей главе.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.