Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы - [165]

И, наконец, в повести «Станционный смотритель», как показано нами, «личные тайны» героев смогли стать предметом повествования Белкина в силу того, что титулярный советник А. Г. Н., рассказавший ему эту историю, не пожалел семи рублей, чтобы узнать, что стало с Самсоном Выриным и его красавицей дочерью. Если бы А. Г. Н. не посетил безымянной могилы смотрителя, он бы никогда не узнал окончания фабулы этой житейской истории. Кстати, очень похоже, что рассказчик свернул со своего пути, подчинившись голосу своей «личной тайны». Все свидетельствует о том, что в его внутреннем мире образы смотрителя, Дуни и их гостеприимного дома, воспоминание о поцелуе в сенях станционной избы занимают очень важное место, заставив приложить немалые усилия, чтобы разузнать о судьбе своих случайных дорожных знакомцев.

Своя «личная тайна» есть и у Петра Андреевича Гринева, героя исторического романа Пушкина «Капитанская дочка». Значимость этой тайны столь высока, что ему легче промолчать во время суда над собой и быть обвиненным в измене и предательстве, потерять свободу и фамильную честь, чем эту тайну раскрыть. Надо сказать, что и Швабрин на суде промолчал, не назвав имени Маши Мироновой. Таким образом оказалась скрыта их «личная тайна» от земного суда. Эта таинственная сфера жизни как бы вручается героями только Провидению. И обстоятельства складываются в романе таким единственно возможным образом, при котором честь героев – Петра Андреевича Гринева и Марии Ивановны Мироновой – остается незапятнанной, что в свою очередь делает возможным написание мемуаров главным героем. Так же как в «Повестях Белкина», в «Капитанской дочке» возможность рассказа мотивирована, и она зиждется на чудесном спасении героев в жестокой братоубийственной войне, в «бунте бессмысленном и беспощадном».

А вот героиня сказки «Жених» о своей «тайне» сумела рассказать на суде народном, который он сама же и созвала на пир. Однако ее рассказ существенно отличается от «реалистического» повествования. Реалистический рассказ о случившемся с ней абсолютно невозможен, в силу того что ужасный опыт, ею полученный в те роковые три дня, – это, говоря на современном языке науки, «психическая травма», то есть это опыт, разрушающий сознание, опыт, который человек не может принять и осознать в качестве случившегося с ним самим. Идентификация себя с жертвой насилия для героини невозможна. Наташин рассказ не описывает произошедшего, но просто его обозначает через сюжет страшной простонародной сказки о женихе-злодее. Та невинная девица, невеста, цель и смысл существования которой – «свое гнездо устроить, чтоб детушек покоить», погублена безвозвратно сказочным «старшим братом». Ее больше нет на свете. Рассказ Наташи – это повествование о гибели невесты с какой-то неземной, ангельской точки зрения. Ее Венедикт Ерофеев называл «потусторонней точкой зрения». Никакого соучастия Наташи в произошедшем нет и быть не может, поэтому нет и никакого понимания смысла поведения «старшего брата» из лесной избушки. Раскрыв миру свою тайну – тайну «погубленной девицы», Наташа платит за обличение злодея чрезвычайно большую цену. Цена ее рассказа – отказ от супружества и материнства, от семейного счастья. Смысл ее рассказа и ее жеста – сброшенного кольца – в том, чтобы сообщить миру, что Наташи-невесты больше нет на свете, и это так же непоправимо, как смерть.

В главе «Два поединка» речь идет о поэме Лермонтова «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» как о своеобразном комментарии к дуэли Пушкина с Дантесом и осмыслении этой трагедии в очень масштабной исторической перспективе. Кульминационным моментом фабулы в поэме становится диалог царя Ивана Васильевича с купцом Калашниковым. Царя волнует единственный вопрос: «Ты убил его (Кирибеевича – О. П.) вольной волею или нехотя?» Ответ Калашникова отправляет его самого на эшафот. И хотя он знает о последствиях, но предпочитает молчание рассказу о действительно произошедших событиях. Царю он ответил так: «Я убил его вольной волею, а за что, про что не скажу тебе, а скажу только Богу единому». Таким образом, можно констатировать, что в русской литературе стала обозначаться сфера жизни, недоступная никакой земной власти. Эта сфера – внутреннее пространство дома и внутренняя жизнь свободного человека-носителя «личной тайны» и личной ответственности за свою жизнь и свои поступки. Так в русской культуре начинается постижение евангельского слова: «Отдай Богу богово, а кесарю кесарево». Установить, где проходит граница, разделяющая эти два метафизических пространства, свободный человек должен самостоятельно. Купец Калашников своим ответом установил предел безграничной власти самодержавного царя, возомнившего себя богом на земле. И отдал жизнь, защищая священную границу своего дома и своего личного пространства от вторжения кесаря.

Носителем «личной тайны» в романе Лермонтова «Герой нашего времени», несомненно, является офицер Вулич из новеллы «Фаталист». Его тайну стремится разгадать рассказчик этой новеллы Печорин. Он устраивает провокацию-эксперимент, соглашаясь на предложенное Вуличем пари и ставя на кон крупную сумму денег. По поведению Вулича и выражению его лица Печорин, видимо, догадался о тайне своего полкового товарища – о принятом им решении покончить с собой. Это решение могло отменить выигранное пари. Бедственное положение Вулича – азартного игрока, который поставил последние деньги в надежде отыграться и знал, что если его постигнет неудача, то он пустит себе пулю в лоб, – вот что наложило на его лицо «печать смерти». Эту-то обреченность и увидел внимательный Печорин. О своей догадке Печорин сообщил Вуличу сразу после выигранного пари и пронаблюдал, как был деморализован его товарищ жестокими словами. Вулич на мгновение потерял самообладание, когда осознал, что его личная тайна раскрыта. С нашей точки зрения, в том, что Вулич пал жертвой пьяного казака, не в последнюю очередь виновен сам рассказчик-провокатор, которому мало быть просто наблюдателем за жизнью других людей. Печорин – бестрепетный исследователь-экспериментатор, охотник за чужими «личными тайнами», однако его опыты над живой жизнью чреваты непоправимыми разрушениями. Его «подопытные» дорого платят за страсть к познанию этого скучающего скептика.