Пришедшие рассматривают меня. Дети мне интересны; на Отчизне их нет. Дети способны преодолеть страх, и их некритичная доверчивость порой заставляет меня самого забыть о том, кто я есть.
— Итак, дети, все ли вы прочитали описание? Кто-нибудь хочет задать вопрос Клату? Не забывайте, он не настоящий человек, но думает как человек.
Лес маленьких рук взметывается вверх, блестят азартные глаза. Она вызывает в первые ряды рыжего, щербатого мальчика.
— Ты не устаешь стоять тут целый день?
— Нет. Как правило, я не устаю.
Другой ребенок, хитро прищурясь, осведомляется:
— Почему ты так хорошо говоришь по-английски, если ты с другой планеты? — Со смешком он оглядывается на своих одноклассников, ища у них поддержку.
Я улыбаюсь, показав им свои клыки. Они немного отступают назад, пока я отвечаю.
— Чтобы я мог отвечать на такие глупые вопросы, как твой. — Мое программирование позволяет мне отвечать подобным образом на враждебные или коварные вопросы. Все-таки, Накама был художником, не совсем уж не от мира сего.
— Как давно ты здесь?
— Я не знаю, но если вы назовете мне сегодняшнюю дату, то смогу вам ответить. — Они называют дату, и я говорю: — Тридцать четыре года, восемь месяцев и одиннадцать дней.
— Чувствуешь ли ты себя здесь в безопасности? Сюда не могут проникнуть Свободноходящие.
— Да, я чувствую себя в безопасности. — И это правда, хотя будь я человеком, я бы мог и испугаться. Грохот взрывов с каждым днем все отчетливее слышен сквозь толстые стены музея.
Они быстро привыкают ко мне и задают еще много вопросов. Они распрашивают меня об Отчизне. Такая же там погода как здесь; скучаю ли я по родине? Накама был великим художником; через короткое время все перестают замечать, что его творения, — лишь сложная иллюзия. Даже я забываю.
Я погружаюсь в воспоминания и позволяю детям направлять меня. Когда я рассказываю о плотских отношениях в стае, срабатывает цепь моего либидо. У моей расы половые органы обоих полов находятся внутри тела, до тех пор, пока их не стимулируют. Учительница, под звонкое хихиканье, давит на кнопку.
В музее ночь. К пульсации электротока в моих цепях теперь добавляется дрожь возбуждения. Сержант Буш разглядывает меня с двусмысленной ухмылкой. Мне очень неловко.
— Хмм, — говорит он, — похоже, тебе нужна подружка. А я не могу быть твоей подружкой, Кудряшка.
Улыбнувшись, он замолкает. Не считая нескольких скрытных и задумчивых взглядов сержанта Буша, ночь проходит вполне комфортно.
Импульс тока оживляет меня, и я вижу сержанта Буша в штатском! Меня очень удивляет это зрелище. В музее сейчас день, а я никогда не видел сержанта Буша при дневном, рассеяном свете, проникающем через световой люк надо мной. Он одет в клетчатый костюм, который, как я понимаю, был в моде лет тридцать назад. В ухе — новый, почти незаметный слуховой аппарат. Компанию ему составляет весьма примечательная женщина. Она выше его ростом и она не похожа ни на одну женщину, которую я когда-либо видел.
— Люси, — официальным тоном говорит сержант Буш, — это Кудряшка. Не обращай внимания на то, что он голый.
Она протягивает длинную руку, явно стесняясь. Я не могу оставаться безучастным, и на мгновение осторожно сжимаю и снова отпускаю ее руку.
Необычен не только ее рост — около семи футов; если бы мы стояли рядом, бок о бок, она доходила бы мне почти до груди. Она крупная женщина, но не толстая; плоть равномерно распределена на ее вытянутом теле. Формами она похожа на любую другую женщину. Только больше размерами, и у нее лысая голова. Бронежилет она не носит, на ней лишь короткий плащ из блестящего черного материала, а все ее тело разрисовано или татуировано сетчатым узором. Из-за этого ее упругая, гладкая кожа выглядит как розовая лягушачья шкурка. От нее идет аромат легкого, простого парфюма. На плече висит пустая кобура, которая, судя по размеру, способна вместить штурмовое оружие.
У нее большие зеленые глаза и некрасивый, с зазубринами, шрам на челюсти. Она совсем не похожа на женщин моей стаи; несмотря на то, что на Отчизне ее бы растерзали, как выродка, я очарован. Мое первое знакомство.
— Рад познакомиться с вами, — говорю я. Люси и сержант Буш слегка вздрагивают. Я соображаю, что не стоит произносить вежливые фразы голосом, от звука которого у большинства людей мурашки по коже. Поэтому я перехожу на шепот, что убирает из моего голоса самые неприятные тона.
— Простите, — шепчу я, — это вышло не преднамеренно.
Сержант Буш искоса взгядывает на меня.
— Почему ты никогда не шептался со мной, Кудряшка? — приподняв брови, спрашивает он.
— Я полагал, что вам будет не по душе, если бы я говорил с вами шепотом, сержант Буш.
— Ну, в общем наверное, ты был прав. Но все изменилось, Кудряшка. В будущем, я хочу, чтобы ты говорил шепотом, и тогда я смогу носить свой новый слуховой аппарат на работу. Люси хороша, крупная девочка, а? И она сказала мне, что ей нравятся высокие мужчины. — Он подмигивает и уходит, делая вид, что рассматривает произведения искусства, про которые он все знает уже тридцать лет. И я остаюсь наедине с Люси, первой женщиной, которой я официально представлен.
