Щелчок - [6]

Он окидывает меня равнодушным взглядом.

— Привет, Клату, — рассеянно произносит он. Я не против, чтобы доктор Харви обращался со мной, как со всеми остальными; как будто все мы просто заводные куклы. Его незаинтересованность, по сути не дискриминационна.

Но мне не нравится директор. От него идет коварный, нехороший запах.

Это стройный, хорошо одетый мужчина средних лет. Он хмурится, разглядывая точку в восьми дюймах над моим правым глазом.

— Я не говорю, что мы должны избавиться от этого экземпляра. Наши дела еще не настолько плохи. Но он здесь находится очень давно, не так ли, Джон?

— Ну, тут вы безусловно правы.

Я слушаю с нарастающей тревогой, но не чувствую непосредственной опасности.

Директор окидывает доктора Харви покровительственным взглядом.

— Я хочу вам кое-что сказать, — говорит он. — Мы переведем в запасник эту единицу на два года. Затем мы откроем ретроспективу Накамы; в любом случае это займет какое-то время. И я хочу, чтобы вы это организовали, Джон.

Я задумываюсь: а выдержат ли стены музея еще два года?

Но доктор Харви счастлив, а директор доволен тем, как здорово он распорядился. Они поворачиваются, чтобы уйти; доктор Харви нажимает на кнопку.

Ток пробегает через меня, я живу. Я стою в крошечной нише с неоштукатуренными, серыми бетонными стенами, освещенный одинокой желтой лампочкой. Я слегка вздрагиваю, ошеломленный. Я провел свою жизнь, или ту часть, которую я считал реальной, под северным световым люком в музее.

Двое незнакомых мне ремонтников толкают тележку с оборудованием по коридору.

— Ну, думаю, все в порядке, Билл. Получилось не так уж плохо. Стал ниже всего на пару дюймов. Как ты считаешь, Билл?

— Мне все равно, Эдди. Я просто хочу убраться побыстрей отсюда, пока здесь не появились сумасшедшие и не стало слишком поздно, и тебе рекомендую тоже.

— Точно, Билл. Я слышал, что на этой неделе они пару раз подходили совсем близко.

— Я прав, не сомневайся. — говорит Билл и нажимает на кнопку.

Меня будит сержант Буш. Я благодарю богов — ложный пантеон Накамы и настоящих богов, если они существуют. Но я все еще в нише.

— Хей, Кудряшка. Ты не удивлен, увидев меня? — осведомляется он с широкой, желтой улыбкой.

Для меня прошло всего несколько секунд после вердикта директора. Я обессилен, несмотря на искусственный выброс адреналина. Я с трудом наклоняюсь, и в памяти всплывают слова ремонтников. Но я не могу обнаружить никаких явных повреждений.

Сержант Буш выглядит обеспокоенным.

— Эй, Кудряшка, у тебя измученный вид. Ты в порядке?

— Я… я в порядке, сержант Буш. — Я дрожу из-за воздействия стимулирующих импульсов. — Какое сегодня число, сержант Буш? — Последние несколько слов даются мне с трудом, потому что мне приходится преодолевать коммуникационную заторможенность моей программы, но напряжение момента помогает преодолеть это затруднение.

Сержант Буш похлопывает меня по ногам.

— Успокойся, Кудряшка, ты здесь всего две недели. А как ты думаешь, почему я пробрался сюда, хотя мне нельзя здесь находиться?

Он закатывает на мгновение глаза и весело взглядывает на меня.

— Люси попросила меня. Думаю, она просто не разбирается, как это функционирует.

Сержант Буш интерпретирует мою реакцию по-своему. Он понимающе усмехается.

— Я имею в виду, — продолжает он, — что ты даже не замечаешь, сколько времени прошло, когда тебя вновь выставляют на обозрение туристам. Но Люси нетерпелива.

Он садится на деревянный ящик и выуживает свою фляжку.

— Ты был хорошим другом для этой девушки, Кудряшка. И с тех пор, как они перевезли тебя сюда, у нее плохое настроение. Она считает, что это нечестно, ведь вы так хорошо ладили.

Он делает глубокий глоток своей старомодной отравы.

— Разреши мне рассказать тебе кое-что о Люси. Она уже говорила тебе, что ей нравятся крупные мужчины? Ну, она находила лишь тех мужчин, которые были недостаточно высокими. Рано или поздно они все смывались, если ты понимаешь, о чем это я.

— Нет.

Он смотрит на меня.

— Неважно. — говорит он. — Просто она полагала, что у нее наконец-то появился мужчина, про которого она всегда знает, где он находится… теперь ты догоняешь?

— Нет.

Он смотрит на меня.

— Не имеет значения. Но Люси — хорошая девочка, иногда чуть необузданная и немного упрямая, но верная, как золото, Кудряшка. Нам всем не нравится, что она такая грустная.

Он потирает лоб и замолкает. Он сдается. В наступившей тишине я пытаюсь осмыслить слова сержанта Буша.

Наконец я произношу:

— Мне здесь не нравится, даже если я и почти всегда отключен.

— Ну, — медленно говорит сержант Буш, — на самом деле я просто хотел сказать тебе, что ухожу на пенсию, Кудряшка. Без тебя там, наверху, уже не так, как раньше, и я устал. — Он делает большой глоток из бутылки. — Но я не умираю, Кудряшка. Как ты смотришь на то, чтобы рвануть отсюда?

Я шокирован, но соглашаюсь.

В этот раз сержант Буш привел с собой Люси. Она протягивает мне руку, я беру и держу ее бережно, чтобы не повредить когтями. Она в бронежилете, в руке пистолет. Весь ее облик источает решительность.

Я не знаю, что сказать, но сержант Буш, выглядящий необычайно обеспокоенным, объясняет мне план. Пока он говорит, я чувствую некое движение, и полдюжины мужчин появляются и выходят на освещенный участок. Они не похожи на людей, которых я видел в музее. У всех есть шрамы от возраста и шрамы от боев. Они носят униформу персонала музея, которая им плохо подходит; они наспех натянули ее на свою собственную одежду, сделанную из плохо сшитых обрывков кожи. Они вооружены; под развевающимся плащом я замечаю осколочную пушку. Почему-то на всех одеты дешевые парики в стиле, который сейчас в моде. Воздух наполняется запахом страха и дурных предчувствий.