Шашлык на свежем воздухе - [32]

— Вот! — грохнул я своей ношей об стол директора. — Произвол, понимаешь! Сидите тут!..

Директор внимательнейшим образом изучил ботинки и радостно сообщил:

— Не наша работа!

— То есть как не ваша? — удивился я.

— А вот так, — развел руками директор. — У нас, дорогой товарищ, ни гвоздя, ни шпильки, ни клея в наличии нет.

ХУЛИГАН

Мы с Жорой сидели на скамейке в городском сквере и рассматривали прохожих. И тут он к нам подошел. У него была рыжая челка и клеши тридцать восемь сантиметров.

— Че уставился? — спросил он. — Узнал, да?

— Нет, не узнал, — ответил я. — Почему я должен вас узнавать?

— Не узнаешь, падло! — сказал он. — Богатый стал, да? Умный?!

Я подумал, что с людьми, обладающими такой стремительной логикой, не следует вступать в дискуссию, и промолчал.

— Молчишь, фраер! — нехорошо усмехнулся он. — Разговаривать не хочешь? За человека не считаешь, да?!

Я пожал плечами.

— У-у, стиляга! — сказал он и взял меня за галстук.

Я подумал, что могу очень просто сбить его. Нижним справа в солнечное сплетение, а потом левым крюком в угол челюсти. У меня отличный левый крюк. Нокаутирующий. Почти королевский. Всем корпусом, отрывая левую ногу. Тренер всегда хвалит. Рыжий так и покатится по дорожке.

Как только я представил такую картину, мне стало вовсе не страшно. Даже весело. Любопытно посмотреть, что он еще выкинет.

— Инженера, да? — сказал он, повернувшись к Жоре. — Синус-косинус? Да я вас могу со штиблетами купить. Во, видел! — и он достал из кармана пиджака мятую гроздь винограда.

— Ешь! — крикнул он, сунув виноград под нос Жоре. — Закусывай! Налетай — подешевело!

Жора с возмущением отвернулся.

— Брезгуешь, да?! — сказал рыжий. — Заелся, гад! Лопай! Ну! Нажимай—витамины!

Он раздавил гроздь о Жорин подбородок. Потом ударил меня по уху. Два раза. Не очень сильно. Разве так бьют! Бить надо нижним справа и добавлять левым крюком. По-королевски.

Хулиган еще немножко попинал Жору, запел про ландыши и пошел в сторону проспекта.

— Вот экземпляр, — сказал Жора, отряхивая пиджак. — Испортил все настроение.

— Главное, противно, — сказал я. — Морально тяжело наблюдать таких типов.

В голове у меня шумело. Кажется, он все-таки повредил мне барабанную перепонку.

ТЕЛЕГРАММА

В редакцию пришла телеграмма: «Диофанту 85 лет. Форезкин».

Телеграмма была отбита в двадцать три часа пятьдесят минут по московскому времени, и первым ее обнаружил репортер Володя Ключников. Володя всю ночь проездил с оперативниками на «воронке» — готовил большой репортаж к Дню милиции. В редакцию он заскочил на минутку; машина поджидала его внизу, чтобы отвезти домой.

Ключников взял телеграмму и понес ее ответственному секретарю Свирекулову. Свирекулов сидел у себя в кабинете и спешно дорисовывал макет очередного номера. Вокруг его головы плавали перистые табачные облака.

— Матвей Серафимыч, — сказал Володя, обмахиваясь телеграммой. — Тут сообщают, что Диофанту какому-то восемьдесят пять стукнуло.

— Пятьдесят строк на четвертую полосу, — отрывисто буркнул трудно различаемый за дымовой завесой Свирекулов. — Оставляю дырку.

…Володя положил телеграмму на стол заведующему отделом культуры Драгунскому, придавил пепельницей, черканул на отрывном календаре: «Старик! Под этот славный юбилей Свирекулыч оставил тебе пятьдесят строк. Разворачивайся. Салют!» — и уехал отсыпаться.

Драгунский пришел на работу в половине десятого. Он прочел записку, потом телеграмму и небрежным голосом спросил у молодого сотрудника Стаей Зубрика, отвечающего за раздел «Наш календарь»:

— Ну, как там поживает Диофантик?

— Диофантик? — растерялся Зубрик. — Какой Диофантик, Олег Сергеич?

— Да вы что! — грозно нахмурился Драгунский. — С луны свалились! Человеку восемьдесят пять лет, в газете оставлено место, а вы — «какой»!

Зубрик побледнел. Он работал в редакции первый месяц и не прошел еще испытательного срока.

— Я щас! — залепетал он, не попадая в рукава пальто. — Бегу, Олег Сергеич… В библиотеку…

— К двум часам — сто пятьдесят строчек! — крикнул ему вслед Драгунский. — Как штык!

Зубрик убежал, Драгунский отправился к ответственному секретарю.

— Ну, как наш Диофантик? — спросил он, здороваясь. — Имей в виду — будет не меньше ста строчек. Зубрик уже диктует машинистке.

— Пятьдесят, — сказал Свирекулов и ткнул кадандашом в макет. — Вот сюда.

— Смеешься?! — обиделся Драгунский. — Это что тебе — из зала суда?

— Да хватит! — обрезал его Свирекулов. — На какого-то дерьмового Диофанта. Кто он такой? Чемпион мира?

— Кто-кто, — горько усмехнулся Драгунский. — Эх, ты! — и пошел к редактору.

— Вот, Иван Петрович, — пожаловался он. — Можно так работать? В прошлый раз на Козьму Пражского дали восемьдесят строчек. Теперь на Диофанта — пятьдесят. На Диофанта! А дальше что будет?..

— Ладно, — сказал редактор. — Разберемся. Спустя некоторое время к Драгунскому влетел красный, как помидор, Свирекулов.

— Ну, где этот ваш Гиацинт?! — зарычал он, раздувая ноздри.

— Диофант, — мягко поправил его Драгунский.

— Черт с ним! — сказал Свирекулов. — Провались он сквозь тридцать три земли! Пусть хоть Гомер! Через пятнадцать минут мне на стол!

И он так круто повернулся, что образовавшийся смерч взметнул на столе Драгунского письма трудящихся.