Шашлык на свежем воздухе - [31]

Мало-помалу я действительно ею обзавелся. И с тех пор не знал поражений. Всех противников я клал исключительно на лопатки. Всякие там «очки» — это существовало не для меня. В газетах так и писали: «Его стиль — только на лопатки».

И, наконец, пришел день, когда я победил неоднократного чемпиона и призера, знаменитого и прославленного Подбаобабова. Я победил его очень убедительно. За три секунды. С ковра он вставал потом восемь минут. Но все было по правилам.

Меня тут же окружили корреспонденты.

— Как вам удалось добиться такого успеха? — спросил один.

— Это не моя победа, — ответил я. — Это победа моего любимого тренера Шоты Отариевича. Это достижение моих друзей-одноклубников и всей спортивной общественности. А я здесь ни при чем.

Корреспондент удовлетворенно кивнул и стал записывать мои слова в блокнот.

— Говорят, вы серьезно увлекаетесь поэзией? — спросил другой и сунул мне под нос микрофон. — Прочтите одно из ваших стихотворений.

Я выбрал, которое покороче, и прочел. Все захлопали.

А корреспондент отнял у меня микрофон и быстро сказал в него:

— Что же, пожелаем нашему чемпиону таких же блистательных успехов на тернистом пути литератора, как и на спортивной арене!

На следующий день все газеты вышли с отчетом о соревнованиях. Отчеты были оживлены выдержками из моих стихотворений и назывались по-разному: «Побеждает мужество, помогает поэзия», «Второе призвание чемпиона». Один заголовок мне особенно понравился — «И муза на лопатках!».

После обеда позвонили из журнала.

— От имени редколлегии поздравляю с важной победой! — сказал приятный голос. — Мы тут решили в ближайшем номере поместить две ваши поэмы. Не возражаете, если их будет открывать та фотография, где вы стоите на пьедестале почета?

— Валяйте, — разрешил я.

Затем стихами заинтересовались студия телевидения, издательство художественной литературы и Дом народного творчества. Причем с телестудии звонила какая-то бойкая девушка, которая сказала, что «все это — собачье мясо! — будет выглядеть потрясающе! Поэзия борьбы и — чтоб мне сдохнуть! — борьба поэзии!»

Но всех обошел тот знакомый редактор. Он напечатал в своей газете большую подборку моих стихов с добрым напутствием одного судьи всесоюзной категории.

Мне захотелось поблагодарить этого, так много сделавшего для меня человека. Тем более и Шота Отариевич сказал:

— Сходи, дарагой. Большой свиньей будешь, если не зайдешь.

И я пошел в редакцию. Но благодетеля своего не застал. Вместо него за столом сидел маленький рыжий человек.

— Вы новый редактор? — нерешительно спросил я.

— Сам его жду, — сказал человек. — С утра караулю. Стихи вот принес.

— Хм… Разрешите взглянуть.

Стихи были, в общем, ничего. Как две капли воды похожи на мои.

— Н-да, — сказал я. — Ну, а что-нибудь еще вы можете делать? Выжимать штангу? Боксировать?

— Что вы! — испугался человек и посмотрел на свои руки.

Я тоже посмотрел.

Руки были тонюсенькие, как две макаронины.

Только-только удержать ложку.

— В таком случае, плохо ваше дело, — сказал я. — Мало надежд. Очень мало. Неужели совсем ничего не умеете?

— Ну, разве вот это, — рыжий активно зашевелил ушами.

— Хорошо! — одобрил я. — Но недостаточно.

— Я вообще-то кандидат наук, — подумав, сказал он.

— Господи! Так сделайте какое-нибудь открытие!

— Трудно! — вздохнул рыжий.

— Тогда усиленно тренируйтесь… По линии ушей, — посоветовал я.

— А без этого нельзя? — с тоской спросил он.

— Бесполезно, товарищ! — сказал я. — Уж поверьте моему опыту.

РЕМОНТ

Мой правый ботинок запросил каши. Я завернул его в газету и понес к холодному сапожнику. Сапожник осмотрел ботинок со всех сторон, колупнул большим желтым ногтем рант и сказал:

— Нет коротких гвоздей.

— Прибейте длинными, — попросил я.

Но длинных гвоздей у него тоже не было.

— Что же будем делать? — заволновался я.

— Посадим на клей, — сказал сапожник. — Если сдюжите. Встанет дороже.

— Ничего, сажайте, — согласился я. — Сдюжу.

Посадили на клей. Я расплатился и ушел.

Через несколько дней каши запросил левый ботинок. Пришлось нести в ремонт и его. На этот раз в будке сидел другой сапожник. С таким же невозмутимым лицом, но без усов.

— Ну что, хозяин, — тоном стреляного воробья сказал я, — посадим? На клей?

— Клея нет, — ответил сапожник и протянул ботинок обратно.

— Ага, — не растерялся я, — понятно. А что есть?

— Возьмем на гвозди, — сказал сапожник. — Только это дороже обойдется.

Взяли на гвозди.

Через неделю у того ботинка, который был посажен на клей, отвалилась подошва. Я пришел к сапожнику.

— Эх, мастера! — брезгливо сказал он. — Руки пообломать за такую работу!

Работа, между прочим, была его. Но я решил не обострять отношений. Только спросил:

— На гвозди возьмем?

— Гвоздей нет, — буркнул сапожник.

— Значит, посадим на клей?

Сапожник отрицательно мотнул головой, выловил негнущимися пальцами из обрезков кожи и резины какую-то занозу, сунул ее мне под нос и сказал:

— Прошьем деревянной шпилькой. Дороговато, правда, зато износу не будет.

Прошили шпилькой. Это оказалось дороже, чем гвозди и клей, вместе взятые.

Через два дня развалились оба ботинка. Я связал их веревочкой и понес в мастерскую, командующую всеми холодными сапожниками.