Шашлык на свежем воздухе - [19]

Я охнул и, развернувшись, рысью побежал в магазин за бутылкой — сразу понял, что его в этаком состоянии насухую не утешишь. Никакие слова не возьмут…

Когда у меня сгорел сарай вместе с мотоциклом «Ява», я уже знал, куда надо идти.

Правда, нашел его не сразу. Оказалось, что он сменял квартиру и переехал в другой район. Пришлось разыскивать по адресу.

Застал я его в чрезвычайно угнетенном состоянии. Он лежал на кушетке, отвернувшись лицом к стене, и первое время даже не отвечал на вопросы. Только отбрыкивался локтями. Потом перевернулся на спину и, уставив скорбные глаза в потолок, тихо спросил:

— Ну, видал?

— Кого?

— Квартиру? — скривился он.

— Еще бы. Аэродром!

— Конура, — сказал он. — Да не в этом дело. Ты комнаты сосчитал?

— А как же! Четыре штуки. Причем две несмежные.

Люкс! Помирать не надо.

— Теперь соображаешь? — спросил он. — Четырехкомнатную легче на две отдельные поменять. Я только сейчас дотумкал. Лежал, лежал — и дотумкал.

— Зачем же тебе менять? — удивился я. Он горько усмехнулся.

— Мне-то не надо, — и, приподнявшись на локтях, шепотом сказал — Бросить она меня решила! Понял?

— Кто? Тася?.. Да что ты плетешь, опомнись!

— Точно, — сказал он. — Сомнений больше нет. Сам подумай: зачем ей четыре комнаты понадобилось? Площадь-то почти не прибавилась — каких-нибудь три квадрата… Бросит, змеюга. По глазам вижу.

— Ладно, — сказал я. — Лежи. И будь спокоен. Я с ней поговорю…

А сегодня у меня особенно мрачный день. Строгий выговор объявили. За растрату профсоюзных средств. И как я про те восемь рублей забыл!

Вдобавок еще пальто новое, которое я после вырезания кармана в ремонт относил, в четырех местах прожгли. Насквозь, до подкладки.

Но это все семечки, по сравнению с тем, что случилось у него. Он на днях телевизор выиграл по лотерее — Рубин-106.

Надо идти к нему. Может, сумею чем-нибудь помочь.

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

Машкин долго вертел в руках рубль, хмыкал, пожимал плечиком и смотрел на меня прозрачными глазами бессребреника.

— Ну, что ты жмешься?! — не выдержал я. — Бери! Твой это рубль.

— И когда я тебе давал? — сомневался Машкин. — Убей — не помню.

— Зато я помню. Ты давал его мне в позапрошлую пятницу, возле дверей столовки, там еще Зина Федоровна стояла… Зина Федоровна! Правильно я говорю?

Зина Федоровна подняла голову от бумаг и сказала:

— В позапрошлую пятницу? Это когда в буфете пельменное тесто давали? Да, что-то такое было. Сумму не заметила, но помню — кошелек вы доставали. У вас ведь желтый кошелек?

Машкин вынул кошелек и удивленно посмотрел на него, будто впервые видел.

— Действительно, желтый, — наивно сказал он.

— Слава тебе господи! — вздохнул я. — Теперь-то припоминаешь?

— Нет, — сказал Машкин и покачал головой. — Не помню, старик. Там еще кого-нибудь рядом не было?

— O-o! — застонал я и выскочил из комнаты.

Я выскочил из комнаты и чуть не сбил Гришкина, топтавшегося у дверей.

— Слушай, — забормотал Гришкин. — Не в службу, а в дружбу — отдай за меня Машкину пятерку, — он протянул деньги.

— Нашел дурака! — обозлился я. — Еще за пятерку к этой скотине не пойду!

— Да-а, — поскучнел Гришкин. — Вот это ситуация!.. А может, ты возьмешься? — обратился он к подошедшему Яшкину.

— Ну его к черту! — сказал Яшкин. — Я ему вчера полтинник аж домой возил. С тремя свидетелями. Свидетелей туда-обратно на такси пришлось катать. Полчаса гада уламывали. Не признавался.

— Ах, угнетатель! — Гришкин даже плюнул. — А давать любит. Хлебом не корми.

— Любит, — подтвердил я. — Только потом делает вид, что не помнит.

— Как же, не помнит он! — сказал Яшкин. — Рассеянным прикидывается. Все жилы вымотает, оконфузит при людях с головы до ног. Ух, я бы ему устроил!

— Не брать — и все, — предложил я.

— Мало! — кровожадно блеснул глазами Яшкин. — Надо другое что-то придумать.

И мы придумали…

Перед зарплатой нахватали у Машкина, кто сколько мог. Еще подговорили Кошкина с Пашкиным. И те по десятке одолжили.

— Здорово, Машкин! — сказал я в день получки. — Держи-ка, брат, трешку!

— Трешку? — как обычно, изумился он. — Какую? Что-то я не помню…

— Ах, да! — спохватился я. — Это же не ты, это Файнберг мне занимал! Ну, извини.

Машкин кисло улыбнулся. Следующий удар нанес ему Гришкин.

— Брал я у тебя семь рублей или не брал? — потирая лоб, спросил он. — Вот зарежь — не могу вспомнить…

— Давай подумаем вместе, — бледнея, сказал Машкин.

— Нет, — просветлел лицом Гришкин. — Кажется, не у тебя. Кажется, у кого-то другого. Пойду поспрашиваю.

Окончательно добил его Пашкин.

— А ну, гони двадцатку, жила! — развязно заорал он.

— Какую двадцатку? — испуганно спросил Машкин. — Я не брал.

— Вот-те здравствуйте, возмутился Пашкин. — А между прочим при людях клянчил. Ну-ка, ребята, подтвердите.

Мы с Яшкиным мрачно кивнули.

Машкин достал свой желтый кошелек и дрожащими руками отсчитал двадцать рублей.

— В другой раз помни, — безжалостно сказал Пашкин. А то неудобно получается — со свидетелями тебя долг выколачиваешь.

ОН НАЧАЛ ПЕРВЫЙ

В нашем дворе дрались двое мальчишек. Один лежал на земле, а второй сидел на животе у поверженного и старался выковырнуть ему глаз. Господи, до чего же скверные пошли дети! Ведь вот в наше время все было по-другому. Нет, конечно, мы тоже дрались. Но все-таки глаза не выковыривали. Откуда в них эта жестокость? Ишь, что делает негодяй, — схватил за волосы и стучит головой об землю. А второй тоже хорош — нечего сказать! Изловчился и укусил верхнего за палец.