Шашки наголо! - [12]

И вот настал день посвящения нас в курсанты! Нас перевели в казарму на территории училища. Выдали новое обмундирование, сапоги кирзовые, шинели английского сукна, темно–зеленого цвета и все остальное. Английская шинель мягкая, но холодная, непрактичная в полевых условиях, особенно холодно в ней было в Томске, в Сибири. Приняли присягу, получили курсантские погоны и ремни с латунной пряжкой и звездой на ней. Казарма большая, на дивизион, с двухъярусными койками. Я разместился на втором ярусе, там спокойнее, хотя были и некоторые неудобства. Плохо спрыгивать на пол по команде «Подъем!». По неосторожности можно сесть на шею или угодить ногами в физиономию нижнему соседу.

Наша курсантская служба началась с отработки основных правил устава внутренней службы:

— Подъем! Отбой! Становись в строй!

Построения для утреннего осмотра и на вечернюю поверку. Проверка заправки койки, своего обмундирования, и все это по нескольку раз и в считаные секунды и минуты. Все это было не так просто, как кажется.

Приняли присягу и стали ходить в караул. Начались регулярные занятия по восемь часов в день, да еще четыре часа самоподготовки. Самоподготовкой занимались в Красном уголке под присмотром офицера дивизиона. Уйти с занятий можно было только с его разрешения. Учеба чередовалась с выполнением уставных обязанностей внутренней службы. Несение караульной службы, дежурными и дневальными по казарме, работа на кухне и другие хозяйственные работы. Все это были очередные наряды. За нарушение дисциплины и уставных требований полагались внеочередные наряды, которые особенно щедро раздавали младшие командиры (сержанты). Наряд по казарме состоял в том, чтобы отдраивать добела обширный пол в казарме, охранять ее имущество и своевременно и четко рапортовать командованию при его появлении, чем занимается батарея, дивизия. В карауле было лучше, так как там равномерно и строго чередовалось время на пост (караул), сон и бодрствование. В морозные дни в наружном карауле мы стояли в больших пимах (валенках), в шапках–ушанках и в овчинных тулупах до пят с поднятым воротником. Было тепло даже в 50–градусный мороз, но и опасно, так как клонило ко сну. А за сон на посту полагался военный трибунал и как минимум штрафной батальон. Чтобы не заснуть и не прозевать проверяющего или разводящего, а на худой конец и диверсанта, приходилось все время ходить возле поста. Два–три шага вперед, поворот головы направо, еще два–три шага, поворот головы налево, так же прямо, потом кругом и так же назад. В нашем дивизионе все обходилось без ЧП, а в другом были случаи, когда судили курсанта (часового) за сон на посту. Надо сказать, что в карауле кормили лучше, чем в обычные дни. На кухне лучше всего было чистить картошку. Работать у котлов было жарко, да и мыть их, забравшись полностью внутрь котла, вниз головой — занятие не из приятных, но с питанием здесь было даже лучше, чем в карауле.

В баню мы ходили на край города и, как правило, за счет сна. Однажды мы только сменились с караула, только легли спать, как раздалась команда: «Подъем! В баню!» Рассерженные, мы построились и пошли В баню. На команду «Запевай!» не реагировали. Минут через пять опять команда «Запевай!» — и опять мы молчим. Тогда старший лейтенант, который нас вел в баню, командует: «Бегом, марш!» Бежим. Команда: «Стой! Запевай!». Опять молчим. Опять бегом, опять стой, опять «запевай», и мы опять молчим. Новая команда: «Ложись! По–пластунски марш!» Ползем. Впереди лужа. Ползем по луже и грязи. Команда: «Встать! Шагом марш!» Все в грязи, мы входим в баню. Одежду сдаем в дезкамеру, сами в баню. Помывшись и поменяв белье, счищаем засохшую грязь с шинели и галифе. На обратном пути команды «Запевай!» уже не было. Подходя к училищу, старший лейтенант остановил батарею и перед строем произнес воспитательную речь, в которой была и такая фраза: «Тоже мне, ленинградцы. А вы читали «Как закалялась сталь» Шолохова?» Дружный хохот был нашим ответом. Больше этот старший лейтенант нас в баню не водил, водить в баню стали старшины.

Наступила зима со своими сибирскими морозами до 50·С. По плацу перекатывали трехтонные 122–мм гаубицы. Холодно было заниматься разборкой орудий на холодном плацу, изучая их материальную часть. Тяжелый поршень затвора 152–мм гаубицы прилипал от мороза к голой коже кистей рук. Трудно было и на занятиях по тактике. В открытом поле мерзли мы под тонким сукном английских шинелей. Только ногам было тепло в громадных валенках (пимах). Валенки выдавали из каптерки промерзшими и такими тяжелыми, что ими смело можно было убить человека: снимай с ноги и орудуй вместо винтовки в рукопашном бою. На своих занятиях по тактике в поле мы наблюдали и занятия курсантов Белоцерковского пехотного училища. Нам было трудно, а им было еще труднее преодолевать в глубоком снегу по–пластунски рубежи условного переднего края, атаковать условного противника, сражаться в рукопашном бою, штыком и гранатой прокладывая себе путь. В заключение курсанты Белоцерковского пехотного училища, не закончив курс обучения, в тяжелые дни Сталинградской битвы были направлены офицерским полком под Сталинград.