— Вы как будто чем-то расстроены, мамаша?
— Он ничего не знает! Бедное дитя! Она погубила себя и погубила всех нас, Жорж!
— Кто, мамаша?
— Сестра твоя, негодная эта девчонка! Боже мой, Боже мой, никогда мне не поднять головы после такого позора!
— И не поднимайте, потому что сами виноваты! Что вы к ней приставали как с ножом к горлу?
— Молчи, дерзкий мальчик!
— Замолчу, успокойтесь. И тоже убегу… очень скоро. А где папаша?
— Почём я знаю, где этот ужасный человек? Он, он со своей непростительной слабостью всему виной! Он, он…
«Эк куда хватила!» — подумал изумлённый Жорж и пошёл отыскивать отца.
Он сидел в кресле у своего письменного стола, подавленный событиями. Вид у него был такой жалкий, что Жоржу вдруг представилось, что сестра вовсе уж не так хорошо поступила, и что радоваться, может быть, неуместно.
— Вот так происшествие! — произнёс он совсем иным тоном.
— Да, мой друг, происшествие, — уныло отозвался генерал. — Я, впрочем, не стал бы очень винить бедную девочку, если бы только…
— Если бы что, папаша?
— Если бы она убежала с кем-нибудь другим, Жорж.
— Да, так она не одна?.. Ну, да, конечно! Так она с кем же? С Кривцовым?
— Кабы ещё с Кривцовым, куда ни шло. Всё-таки он в гвардии!
— Так не с Экземплярским же?
Жоржа начинало разбирать некоторое беспокойство. Экземплярский был его бывший репетитор, — семинарист, вздыхавший по Верочке.
— Ах, если бы с Экземплярским!
— Папаша, вы меня пугаете! С кем же, наконец? Я могу подумать, Бог знает, что: что она с приказчиком из магазина…
— Хуже, Жорж! Хуже!
— Ради Бога, скажите же, наконец! Я с ума сойду! С трубочистом, что ли?!
— С шарманщиком, мой милый! Кто бы мог этого ожидать? С шарманщиком, ты только подумай!
Жорж раскрыл было рот, но только свистнул.
— Представь себе, какой скандал! Бедная, бедная! И завтра весь Петербург об этом узнает. Нам просто никуда показаться нельзя будет!
— Чёрт знает, что такое!
— Я себя виню во всём; да, во всём… Бедная девочка была доведена до крайности, мне следовало вступиться.
— Положим, мамаша хоть святого выведет из терпения, но шарманщик!?. Согласитесь, папаша, что это слишком!
— Соглашаюсь, мой друг, соглашаюсь…
— Да вы совершенно уверены, что она… бежала? Вы её хорошо искали?
— Ещё бы! В десять часов мы её хватились… Она целый день была такая странная, и глазки заплаканы…
— Но почему же вы думаете, что она с шарманщиком?
— Все говорят, Жорж. Вся прислуга. Видели.
— Видели и не остановили?!
— То есть видела-то не прислуга, а какой-то мальчишка и, кажется, околоточный; а когда мы хватились…
— Да это ни на что не похоже! Надо хорошенько узнать, расспросить! Я бегу!
И Жорж устремился вниз в швейцарскую.
Там собралась вся домашняя прислуга, и кроме того, тут же находились околоточный, дворник и мальчишка из мелочной лавки, вокруг которого все столпились, заинтересованные его повествованием. При появлении молодого барина он замолчал.
— Корней, ты видел, как барышня… вышла? Ты, что ли, её выпускал?
— Я-с, Юрий Петрович. Около девяти часов этак вышла, одемши в пальте, и с саквояжем.
— Так ты что же её не остановил?
— Да смею ли я, барин? И как же мне их теперича останавливать? Ещё кабы я знал… Ну точно, что мне удивительно, зачем они и с саквояжем; однако же опять…
— Хорошо, хорошо. Ты говоришь в девять часов…
— В десятом часу мы их хватились, — вмешалась молодая горничная. — Пошла это я к ним в бадувар доложить, что чай подан, а их уж и след простыл.
— Кого, их? Что ты выдумываешь?
— Обнаковенно Веры Петровны. Гляжу: все комоды и ящики переворочены, я туды-сюды — ищу, зову, так меня вдруг и осенило! Бегу это я к Корнею Васильевичу…
— Хорошо, хорошо… Дело не в этом. Да что вы это все здесь стоите? Убирайтесь вон! — вдруг огрызнулся барин. — Мне нужно одного Корнея! Ты почему же думаешь, что барышня… не одна? А?
— Осмелюсь доложить, барин, — выступил городовой, — как вся прислуга в полном согласии насчёт того, что у здешнего дома постоянно шарманщики прохаживались, и барышня деньги ежедневно им кидали, и с другой стороны, мальчишка из лавки напротив; опять же и эту вещь у самого дома я нашёл на трохтуаре.
— Что ты городишь? Какой мальчишка? Какая вещь?
Тут прислуга расступилась, и Жорж увидел, во-первых, курносого мальчишку в вихрах и в белом переднике, а во-вторых — шарманку.
— Очень оно подозрительно выходит, — продолжал городовой уже совершенно уверенно. — Да и не то что, а прямо мальчишку извольте допросить: он всё должен знать.
— Что такое он должен знать?
— Барышню видел, и шырманщика видел; — сели в карету и поехали! — бойко и задорно объявил мальчишка.
— Что ты врёшь, дурак?
— А дурак, так я и домой пойду.
— Говори толком, болван! Вот тебе целковый! Ну, что ты видел?
— Что видел? Да то, что вышла барышня, села с шырманщиком в карету и поехали. А шырманку на трохтуаре оставили, — прибавил мальчишка, ухмыляясь.
— Рассказывай всё, по порядку! Как? Когда? Да смотри, не ври!
— Нечего и рассказывать. Вертелся он тут под вечер…
— Кто, он?
— Известно, шырманщик. Вертелся, вертелся, заиграл. Барышня окошко отворила и платком замахала. Сейчас он побежал…
— Да ты как это видел?
— Известно, как: из лавки. Против вас. Барышню тоже не со вчерашнего дня знаю. Побежал это шырманщик, а я гляжу, что будет. Вижу, подъехала карета, на углу вот противу погреба остановилась. Карета стала; он и выходит. А немного погодя и барышня вышла. Встретились на трохтуаре, говорить стали, она платочком утирается, а он её за ручку и повёл. Сели в карету и уехали. Вот и городовой видел.
