Тем дело для него и кончилось.
Но для его сестры это было только началом тяжких испытаний.
Ничего так не боялась генеральша для своей дочери как «смешного». А смешное, или лучше сказать, «ридикюль», заключалось, по её понятиям, в позднем замужестве. Между тем, Верочке уже пошёл двадцать второй год! А потому, забраковав одного кандидата на должность своего зятя, мамаша немедленно озаботилась приисканием другого и остановила своё благосклонное внимание на том господине, которого её почтенная горничная окрестила названием «безмозглого купидона». К сожалению, чуждый министерству иностранных дел, он прямо происходил из государственных имуществ и имел за себя камер-юнкерский мундир и остзейский титул. Верочка будет баронессой, и пятьдесят лет совсем уж не так много, особенно если у кого обеспеченный доход с имения. Следовательно, всё прекрасно. Оставались только сущие пустяки: чтобы барон возымел намерение, а Верочка согласилась. С бароном справиться оказалось очень нетрудно, но Верочка упрямилась. Мамаша принялась горько раскаиваться в том, что не выдержала её в институте, а пустила учиться вместе с княжнами, для которых мать-вольнодумка устроила курсы у себя на дому. «Вот вам эти хвалёные словесности и ботаники! Одно непослушание и модные идеи! И нелёгкая меня дёрнула тогда связаться с этою княгинею!» — с сердцем размышляла генеральша, обсуждая в прочувствованном монологе поведение своей дочери.
Резоны и приставания доводили Верочку до слёз; но вышло ещё хуже, когда барон сделал предложение, и приставания сменились приказаниями. Тут даже генерал попробовал вмешаться, но получил отказ и поспешно ретировался в кабинет.
Не так легко было обратить в бегство Жоржа. Мамашин любимец храбро вступился за сестру и совершенно вышел из себя, услыхавши, что мамаша дала согласие барону вопреки желанию Верочки. В какие-нибудь пять минут он пообещался переломать барону все кости, побить у мамаши зеркала, вызвать ненавистного барона на дуэль, наполучить смертельных ран и умереть в мучениях, бежать из родительского дома вместе с сестрой и «ценными бумагами», и ещё многое другое в том же духе. Мамаша замахала руками и бежала с поля сражения. Но на другой день с новым жаром возобновила нападение, вооружившись букетом, который барон осмелился прислать «своей наречённой невесте» с запиской, в которой он извещал, что непременно явится вечером, в качестве счастливейшего из смертных.
Это было уже слишком!
Расщипавши букет на мелкие части, Верочка разбросала его по полу, истоптала хорошенько своими маленькими ножками, села к окошку и стала горько плакать, усердно утирая глазки.
Нервы у неё были расстроены до последней степени, а потому неудивительно, что она расплакалась ещё пуще, когда за окном раздались заунывные звуки шарманки, затянувшей раздирающую арию из «Травиаты». Шарманка завывала довольно долго, так что Верочка совсем вышла из терпения. Желая прекратить своё мучение, она отворила форточку и бросила шарманщику несколько медных пятаков, которые рассыпались и громко звякнули о мостовую.
— Этого ещё не доставало! — трагически воскликнула её превосходительство из другой комнаты. — Ты с ума сошла, Верочка! Битый час этот негодяй раздирает мне слух своей шарманкою, а ты ещё его поощряешь!
— Да я затем, чтобы он поскорее ушёл, мамаша!
— Прекрасное средство, нечего сказать! — и мамаша с негодованием сама поспешила к форточке, и, угрожая одновременно головою и рукою, потрясавшею носовым платком, энергично закричала на улицу. — К-ш! Убирайся! Не надо, не надо!
Но ничто не помогало, и шарманщик только удваивал своё рвение, к великому негодованию барыни.
Она гневно захлопнула форточку и удалилась в свои апартаменты.
— Корней!
— Чего изволите, ваше превосходительство?
— Ступай сию минуту, скажи этому разбойнику, чтобы он убирался.
— Кому-с?
— Шарманщику!
— Да я посылал давеча Григория, ваше превосходительство, так он не уходит-с.
— Ступай сам. Скажи, чтобы он убирался сию минуту! Это ни на что не похоже — каждый день сюда таскается вот уже целый месяц.
— Шестую неделю-с.
— Скажи, что я его в полицию отправлю!
— Да он по нашему не понимает, ваше превосходительство. Должно, венгерец или итальянец какой: и борода у его кустастая, и цвету как бы не здешнего-с.
— Гони его в шею! Слышишь!?
— Слушаюсь-с. Только осмелюсь доложить…
— Ах, ты, Господи, наказание! Что я тебе говорю? Пошёл.
— Я только к тому, ваше превосходительство, что барышня Вера Петровна-с оченно их приваживают, энтих шарманщиков. Потому и отогнать никак невозможно. Можно сказать, немало целковых перекидали-с. Поминутно в лавочку ходишь, энти самые деньги менять…
В соседней комнате хлопнула форточка, и целый свёрток мелочи полетел на мостовую.
— Верочка, да ты, ей-Богу, с ума сошла! — воскликнула мамаша вне себя.
— Барыня барышне говорят, что ты, мол, рехнулась; оно и точно, что, пожалуй, справедливо, — сообщал Корней в кухне.
— Рехнулись и есть; всё с эстой тоски с любовной, от размышлениев, — проговорила Матрёна, вздыхая.
— Уж вы тоже, Матрёна Фёдоровна! Я чай, она и думать забыла про свою, про эту любовь, — презрительно заметила кухарка. — Теперь дело на свадьбу пошло…
