Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь - [52]

Тем не менее дружба с издателем крепла: он прислал ей в Хауорт гравюру с портрета высоко чтимого ею Теккерея, она уверяла Элен в письме, что супруги могут быть счастливы в браке, несмотря на разницу в возрасте, – как вдруг разразилась гроза. До нее дошли слухи, что он помолвлен. Это подтвердила в своем послании миссис Смит. О реакции Шарлотты мы можем судить по письму корректору и рецензенту издательства Уильяму Смиту Уильямсу (он в свое время первым распознал ее талант и стал близким ее приятелем): она вежливо, но твердо просит больше не присылать ей книг вышеупомянутого издательства и возвращает уже имеющиеся. Мы не знаем, действительно ли Шарлотта связывала со Смитом какие-то надежды или понимала, что это невозможно, но поступила она тогда как обычная рассерженная и обиженная женщина. В феврале 1854 года Джордж Смит женился на хорошенькой и состоятельной дочери виноторговца Элизабет Блекуэй, а через три месяца Шарлотта приняла предложение Николлса. Ждал он этого два с лишним года.

Она закончила “Городок” 20 ноября 1852-го. Когда еще шла работа над романом, в одном из писем Смит иезуитски поинтересовался: почему бы героине романа Люси Сноу не выйти замуж за доктора Бреттона? Шарлота ответила честно, как в воду глядела: потому что он слишком хорош для нее и наверняка женится на более молодой и красивой. И добавила: “Если Люси и выйдет за кого-нибудь, то это должен быть профессор, человек, в котором больше того, что нуждается в извинении и снисходительности”. Конечно, она имела в виду Константина, с которого написан Поль Эманюэль. Но в жизни ей пришлось принять и простить недостатки другого человека – будущего мужа.

Первый раз он объяснился 13 декабря 1852-го. Будто почувствовал, что главный ее роман уже закончен и можно действовать. Подробное описание этого события есть в письме Шарлотты к Элен, поэтому мы точно знаем, как было дело. После обычного вечернего чая она вышла из столовой, оставив мистера Николлса беседовать с отцом в его кабинете, как это было заведено. Вскоре услышала, как открылась дверь кабинета, – но звука входной двери не последовало. Она вспомнила взгляды, которые он бросал на нее в последнее время, и все поняла. “Он вошел и остановился передо мной. Ты можешь догадаться, что он сказал, но то, как это было сказано, – тебе тяжело даже вообразить, – я не смогу забыть. Его трясло с ног до головы, он был смертельно бледен, говорил медленно, но страстно – я первый раз поняла, чего стоит мужчине признаться, если он не уверен в ответе”. Да, этот громадный человек в костюме из двойного твида, эта ходячая статуя, как она его воспринимала, сейчас едва не лишился чувств у ее ног. Ну или ей так показалось. Она обещала дать ответ на другой день и пошла к отцу. Почему не сразу отказала? Потому что не хотела ранить и была уверена в том, что пастор придет в ярость. Так и произошло: он кричал, вены на его висках надулись, глаза покраснели от ярости. Мистер Николлс получил на другой день решительный и бесповоротный отказ. Уже 5 января Шарлотта уехала в Лидс, а потом в Лондон до февраля.

Но Артур не думал сдаваться: вопреки всем ожиданиям этот скучный викарий повел себя как пылкий влюбленный. Он оповестил о своем несчастье весь Хауорт: все знали, что он не может ни есть, ни пить. Что он болен и почти умирает. Нельзя сказать, что местные обитатели ему безоговорочно сочувствовали: служанка Марта Браун его терпеть не могла, а церковный сторож, в доме которого он, кстати говоря, жил, грозился его подстрелить. Тем временем Артур написал пастору Бронте письмо с просьбой об отставке, тот пообещал согласиться, если его помощник даст клятвенное обещание больше никогда не видеть Шарлотту. Николлс такого обещания не дал. Саму Шарлотту гораздо больше занимало в то время, как публика и критики примут ее новый роман, но Николлса ей было жалко. Этот грузный Ромео действительно страдал, как ей казалось, и из-за кого? Из-за нее, Шарлотты!

Николлс подал прошение о том, чтобы поехать миссионером в Австралию, бывшую тогда английской колонией (“Вся добыча австралийских золотоискателей не сделает его и его жену счастливыми!” – писал в ярости Шарлотте отец), но в итоге не поехал, сославшись на нездоровье. Над ним посмеивались. 27 мая он покинул Хауорт, найдя место неподалеку, в Кирк-Смитон. Ему в знак благодарности подарили золотые часы, Патрик Бронте, конечно, на прощании отсутствовал, зато Шарлотту Николлс дождался у ворот – и “рыдал так, как не рыдают и женщины”, сообщала она Элен. Она искренне надеялась, что теперь уже эта история закончилась.

Но далее опять следуют письма! Поистине они играют в судьбе Шарлотты Бронте особую роль. Только теперь письмами атакуют ее и от нее исступленно ждут хотя бы полслова. Сердце ее не выдержало – на шестое по счету письмо она все-таки отвечает. Завязалась тайная переписка, и не было, увы, мадам Эже, чтобы сохранить эти письма для потомков, они пропали. Кто знает, может, их уничтожила в порыве ревности вторая жена мистера Николлса Мэри-Анна, с которой он благополучно дожил до старости. Или он сам их сжег, не желая оставлять свидетельств холодности Шарлотты и ее нежелания становиться его женой? В любом случае все зависело от него: ведь именно он стал со временем единственным распорядителем всего ее литературного наследства.