Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь - [19]
А вот месье Эже искренне удивился бы, если бы ему сказали, что, в сущности, он соблазняет девушку и обещает ей гораздо больше, чем может дать. Он был горд ее успехами: Шарлотта сказала, что хочет написать книгу и посвятить ее Maître de littérature – своему Мастеру. Почему бы и нет? Ее devoirs блистательны, его ученицы никогда не писали ничего подобного. И хорошо, что осенью занятия продолжатся.
“Он все делал для нее, он выманивал ее наружу, баловал – он добивался ее любви”, – так напишет в 1870-м, задолго до публикации сенсационных писем Шарлотты к Константину, друг семьи Эже. Значит, для окружающих это не было тайной.
Проницательная Мэри Тейлор перед отъездом домой сообщила Элен, что сестры в Хауорт пока не вернутся: “Они совершенно благополучны и здоровы не только телом, но и духом. Они полностью удовлетворены настоящим положением вещей здесь. Я не могу тебе объяснить почему – это дело вкуса, но им хорошо чувствовать себя не в клетке, хотя в известном смысле это и менее комфортно”. Никто пока не догадывался, какими муками и душевной неволей скоро обернется для Шарлотты эта брюссельская свобода.
Глава 7
Горькая осень
“Он просто смотрел на меня. Так долго, молча. Что я говорила? Не помню. Что-то очень быстро, задыхаясь от волнения. Но я никогда не забуду его глаз – он будто ласкал меня, проникал в душу, он словно любовался мной – боже, мной, мной! Немолодой, некрасивой, так безвкусно одетой по сравнению с другими учительницами в их французских нарядах. С моими ошибками в разговоре, вызывающими у мадам презрительную усмешку: все-таки читать гораздо легче, чем тараторить на французском столь быстро, как они. И почему он так пристально и с улыбкой смотрел на меня? С улыбкой или… с любовью?”
Шарлотта так далеко зашла в своих мыслях, что звук голоса Эмили ее испугал.
– Что с тобой? О чем ты мечтаешь? Я предлагаю пойти в Нижний город: такая жара, а там узкие улочки.
– Нет, Эмили, мы не может пойти туда одни.
– Средь бела дня можем, конечно. Я не хочу идти наверх. Пойдем искать Escaliers des Juifs.
Escaliers des Juifs, или Jewish steps (можно перевести как “еврейские ступени”), – спросите о них кого-нибудь в бельгийской столице сегодня, и на вас посмотрят как на сумасшедшего. Брюссель времен сестер Бронте давно уничтожило время, и знаменательно, что в 1909-м, в год смерти короля Леопольда II, вошедшего в историю под именем Короля-Строителя – он даже реку Сенну убрал под землю! – как раз и было снесено последнее здание квартала Изабель – пансионат Эже. Нет сегодня и рю Изабель, осталась лишь рю Равенстейн (в бытность Шарлотты называвшаяся рю Сен-Лоран). Зато незыблемо и невозмутимо стоит генерал Бельяр, который и сегодня, как раньше, разделяет Нижний и Верхний город. Теперь разница между ними невелика, но прежде все было по-другому. Королевский, респектабельный Верхний и фламандский, с множеством старых церквей и монастырей, Нижний не хотели смешиваться. Увы, Нижний город приходил в упадок, и многие его средневековые улочки пустели: вплоть до XIV века там жили евреи, активно торговавшие со всем миром, однако их обвинили в краже и осквернении сокровищ церкви Святой Гудулы и изгнали. В память о Еврейском квартале ступени многочисленных спусков вниз, с рю Тераркен на рю Монтань де ла Кур, и назывались еврейскими. Они вели к доходным домам, заселенным в основном бедняками, так что юным английским леди без сопровождения там действительно не стоило появляться. Но Эмили искала уединения, а в Верхнем городе, где жизнь била ключом, найти его было невозможно. Поэтому она упрямо заставляла Шарлотту спускаться вниз и жадно наблюдала быт и нравы непарадного, нищего Брюсселя. Именно там она чувствовала себя в своей тарелке – это были ее персональные брюссельские “вересковые пустоши”. Шарлотта, как всегда, подчинялась сестре, и они, когда выпадало свободное время – а сейчас его было предостаточно, – подолгу рассматривали ступенчатые фронтоны старых зданий, заходили в церкви и лавки старьевщиков, которых тут было множество. Сама она предпочитала бульвары или окраины города, где обе рисовали с натуры.
“Он – это я. Я смотрю на него и будто вижу себя: то же равнодушие к одежде, лоску и прочим проявлениям внешней стороны жизни, та же безудержная любовь к литературе. Способность в ней находить главные радости. Восторг от того, что собеседник понял твою неясную еще тебе самому мысль, потаенное чувство. И я ни разу не видела, чтобы у него так горели глаза, когда к нему подводят детей. И с мадам он всегда вежливо-ровен и всегда торопится уйти куда-то по своим делам. А вдруг он тоже видит во мне свое отражение? Во мне, а не в ней?”
Шарлотта медленно шла по самому знаменитому брюссельскому променаду – Allée Verte. В этот раз она наотрез отказалась идти вместе с сестрой, та обиделась и осталась в пансионе. Прекрасно, теперь ей не надо ни с кем разговаривать и можно думать о нем. Она перебирала воспоминания по крупицам, не торопясь и с наслаждением, будто ростовщик, оставшийся наедине со своими сокровищами. Она не видела ничего вокруг, хотя Allée Verte была хороша: четыре ряда огромных, очень старых липовых деревьев давали прохладу в самые жаркие дни. Они были посажены еще при инфанте Изабелле, правительнице Испанских Нидерландов, и обозначали паломникам дорогу в сторону церкви Нотр-Дам де Лакен. Аллея и сейчас вела вдоль канала Вильброк к загородному королевскому дворцу в Лакене. Только пилигримов на ней уже не было, напротив, променад стал настоящей ярмаркой тщеславия, где по воскресеньям брюссельцы щеголяли своими лошадьми, каретами, нарядами и драгоценностями. Бульвары брали бельгийскую столицу в восьмикилометровое кольцо, и сестры больше всего любили
Барбара – кто она? Что сегодня о ней знают в России? Дама в черном, поэт, композитор и певица – во Франции ее боготворят по сей день. Это песня Барбары звучала на траурной церемонии после парижских терактов в ноябре 2015-го: в моменты испытаний люди обращаются к тому, что является их душевным кодом. Это за ней с концерта на концерт колесило по Европе целое поколение французских интеллектуалов. Ее фотографию всегда носил с собой Морис Бежар. Услышав первый раз ее альбом, Михаил Барышников начал учить французский.
Великий государь Митридат угрюм и одинок – все его союзники или погибли, или перешли на сторону врага, былые завоевания утрачены. Однако дух царя не сломлен. Рядом с ним верная Зиндра – гордая скифянка, что однажды спасла его жизнь, закрыв собой. Но грядет новая война. Римские послы вот-вот прибудут в боспорскую столицу для заключения мира. И Митридат сзывает верных соратников из Великой Степи, чтобы вместе выступить против Рима. Кем станет для него в этой борьбе скифская воительница? Союзником или врагом? Спасением или гибелью? Что теперь выберет та, которая была готова отдать жизнь за любимого мужчину? Об этом знает лишь Зиндра, Дочь Великой Степи…
Англия, 1256 год. В жилах Генриха и его сестры Жюльетт течет кровь благородного Ричарда Львиное Сердце. Однако поразительное сходство с могущественным предком становится проклятьем. Чудом спасшись от мести принца Уэльского, Генрих получает от барона Шарля предложение взять в жены его прекрасную дочь Кэтрин. Тем временем Жюльетт попадает в сети дворцовых интриг. Принц Уэльский желает сделать Жюльетт своей фавориткой, даже против ее воли… Враги потомков королевской крови сильны и коварны. Но наследников замка Лейк-Касл ничто не остановит.
Полагаете, желания сбываются только в сказках и принцы на дороге не валяются? Эдит думала так же, бредя по широкому тракту навстречу Англии и браку по расчету.«Уверена, найдется среди английских дворян романтичный дурачок, который поверит в мою слезливую историю и, не долго думая, обзаведется молодой очаровательной женой-француженкой. Скажете, цинично? Так ведь и жизнь не сказка о невинных девах и благородных рыцарях. Вот если судьба возьмет да и бросит к моим ногам принца, тогда я признаю, что ошибалась, но что-то мне подсказывает…Тут ветви густого придорожного кустарника подозрительно зашумели, и прямо передо мной в дорожную пыль вывалился потрепанный человек…».
Но и без этого характер мисс Гарднер был далеко не сахарным. Об этом с успехом говорил ее твердый подбородок, прозрачно намекая на ее потрясающее упрямство, капризность и общую вздорность нрава. Спорить с ней опасался даже сам генерал, поскольку в этих спорах он неизменно проигрывал с самым разгромным счетом. Но лучше всего о характере Аннабэл говорило ее детское прозвище, которое прилипло к ней намертво. По имени ее давно не называли не только родственники, но и знакомые, посчитав, что если имя отражает ее ангельскую внешность, то прозвище метко указывает на ее нрав.
В двенадцатый том собрания сочинений вошли два независимых романа и повесть, относящаяся к циклу «Аллан Квотермейн».
Вильхельм Мельбург привык ходить по лезвию ножа, каждый день рисковать собственной жизнью ради дела,которому служит уже много лет. Но чувство, вспыхнувшее помимо воли, вопреки всему, в холодных застенках СС заставляет забыть о благоразумии и осторожности. .
Новой книге Татьяны Москвиной, наверное, могло бы подойти название романа Джеймса Джойса «Портрет художника в юности». Но Москвина – писатель своевольный и гордый, чуждый постмодернистским играм и сомнительным заимствованиям. «Жизнь советской девушки» – прежде всего ее автопортрет на неброском ленинградском фоне 60–80-х годов прошлого века, выписанный с той беспощадной тщательностью, которая выдает автора как последовательного приверженца русской реалистической школы, тонкого психолога и дотошного исследователя уходящей советской натуры.
Сара Бьязини (р. 1977) – актриса, дочь кинозвезды Роми Шнайдер. Она пишет книгу для новорожденной дочери Анны: о радостях, о печалях, о тревогах и прежде всего о своей матери, которой лишилась, будучи совсем маленькой девочкой. “Книга Сары Бьязини – образец «новой чувствительности» в современной литературе. Открытые эмоции отныне не в почете. Все резкости намеренно приглушены. Никаких жестких противопоставлений. Все построено на полутонах. Ключевые слова – «деликатность», «сдержанность». И в этом тоже слышится тайная полемика со страстями, которыми были переполнены фильмы и жизнь ее матери.