Шантаж - [27]

Старый упрямец негромко прихлопнул ладонью по столу. Огляделся, убедился, что ни отвечать, ни рубить сразу — его тут не будут. И потопал к двери. Уже у порога, даже не обернувшись в мою сторону, сообщил:

— Тама, во дворе, убиенная лежит. Братана мово дочка. Вели своим чтоб отнесли к братану на подворье.

«Братан» — это двоюродный брат. Но каков наглец! Он ещё указывать будет, что мне — моим людям велеть! Хотя, по здешним, исконно-посконным обычаям, всякий подросток должен любое слово «мужа доброго» исполнить. Быстро и радуясь. Что на него, мелочь недорослую, внимание обратили. Одичал, ты, Ванька, в лесу сидючи, вежества русского не разумеешь.

— Я тебе — никто, и ты мне — никак. Придёт братан твой — заберёт тело. Пошёл вон.

Вот это заставило Хрыся обернуться. С удивлением и возмущением. «Сопляк какой-то бесстыжий…». И остановиться, оглядывая моих оружных людей. Всё, что он хотел высказать…

«Трудно высказать и не высказать

Всё что на сердце у ХрысЯ».

Так оно там и осталось. Там, на таком большом, горячем, отзывчивом сердце простого вольного русского хлебопашца. Который, почему-то, не прибежал сюда с топором, когда с соседского мальчишки живьём кожу снимали. Не поднял односельчан на чужеземцев из расчёта «трое на одного»… Это ему не стыдно.

«Где ж ты раньше был?

Целовался с кем?

С кем соседям своим

Изменял?».

С трусостью? С глупостью? Со вздорностью? Или — «публичной дом в душе» — со всеми сразу?

А теперь «права качает», меня стыдит и указывает.

— Вон пошёл. Бестолочь.

Сердце у такого… исконно-посконного… большое. Потерпит — места не «на один плевок утереться» хватит.

Госпожа Улицкая однажды дала точное определение загадочной русской души: «Очень мощное целеполагание при полном отсутствии здравого смысла». Во! Это про меня. А какой может быть здравый смысл в дурдоме?! Остаётся только «полагание». Вон уже — полный двор «очень мощно» положенных набрался.

— Ну, коли так, то тиуном быть тебе, Всерад.

— А? Не… да ну… не… не смогу… да и не с руки… и вообще… да не… и мужики не послушают… а бабы — засмеют… вот те крест… ну… скажут эта… дочкиной потаёнкой в начальные люди пролез… а ежели что? А мне в ответе быть? Не…

— Ты — мой холоп, я — твой господин. Так?

— А, ну, вроде.

Я тебе дам — «вроде»! Мне сослагательного наклонения здесь напрочь не надо. Ты ещё скажи — «как бы». Словечко…

Пришлось мне как-то с тёщей кое-какие бумаги оформлять. И там один умник из молодых пальчиком в листик тычет и говорит:

— Вот здесь — вы распишитесь, а вот здесь — ваша как бы тёща.

Пришлось доброго молодца притормозить:

— У тебя тёща, может, и «как бы». А меня — настоящая, законная.

Умник принёс извинения, тёща потом с таким уважением на меня посматривала. Долго — до первого светофора.

— Всерад, я у тебя совета не спрашиваю. И мнением твоим не интересуюсь. Или ты делаешь по слову моему, или твоя Беспута сегодня же сиротой станет. Палача я собой вожу. Ноготок, ты где?

Всерад заворожённо оглядел поднявшегося от стены Ноготка, его сломанные уши, бритую голову, широкие плечи. И ненавязчиво покачиваемую у сапога секиру. Вдохновился и озаботился.

— Так я это ну…

— Не нукай. Возьмёшь Хохряковича и пройдись по дворам. Объявишь, что все «пауки» теперь не вольные, а рядовичи. Какой «ряд» будет — после скажу. Кто не хочет — три дня сроку, чтоб с веси убрались. Укажешь — кому битых злодеев хоронить. Найди в селении грамотея — мне нужен полный список всех людей, коней, скотины. По подворьям, с возрастом, умениями, годностью. Срок — три дня. Трава просохнет — выводи косцов на луг. Сколько можно — будете косить. Иначе зимой скотина от бескормицы подохнет. А прежде всего — вели баньку истопить. У меня люди помёрзли — отогреться надо.

— Часть 22. «А ну-ка, шантажну-ка» — Глава 116

Всерада пришлось чуть ли не за шиворот выталкивать из помещения. Мужик явно ошалел от упавшего на него «счастья». Подожди дружок, ты ещё не знаешь, какие наполеоновские планы в части организации идеальной сельской жизни бродят у меня в голове. «Республику» Платона здесь не читывали? А «Город Солнца» Томмазо Компанеллы? С Главными Государственными Управлениями Мудрости, Могущества и Любви. А Аракчеевские военные поселения с обязательным ношением исконно-посконной национальной одежды единого образца — не проходили?

Я вам тут… Но позже — сначала определимся с наличными ресурсами. И ещё есть проблемы. Ивашко с Николашкой переглядываются и подходят ко мне сразу с двух сторон.

— Тут, боярич, дело такое. Мужик-то разумное слово сказал.

— Да ты что, Ивашко! Какое такое разумное! Одна ругань да похвальбы! И бояричу всякие обиды. Только вот насчёт виры…

— Да не скачи ты так, Николка. Дело-то… серьёзное. Ежели мы десяток, а то и поболее княжеских людей побили… Тут не о вирах, а о своих головах тревожиться надо.

— А ты не обрывай, не обрывай! Тока за двенадцать княжих упокойников вира выскочит под тысячу гривен.

— Да хрен с ней, с тысячей!

— Ишь ты какой! Хрен, ему, понимаешь. Тысяча! Кунами! Верно господин тебе выговаривал: так-то ты о господском богачестве заботишься…

— Да помолчи ты! Тысяча гривен… жалко конечно. Но вон, сегодня пришло — завтра ушло. Эка невидаль. А вот что сыск пойдёт…