Шантаж - [26]

Ивашко приговаривал что-то успокаивающее. Аккуратно, обойдя меня сзади, ухватил за кисть правой руки. Подталкивал и тянул в сторону бочки с дождевой водой.

— Вот мы сейчас рученьку помоем, потом насухо вытрем, горяченького похлебаем, в баньку сходим, девку горячую, ласковую тебе найдём. Хочешь девку-то, а? Такую дебелую, с такими вот…

Не поверишь — не хочу. Это я-то… Но — не хочу. Прямо по анекдоту:

— Хочешь бабу и рома?

— Не. Лучше ромовую бабу.

Ничего не хочу. Только трясёт. И хочется бежать. Куда-то. И — кричать. С плотно сцепленными зубами. Почему-то.

Ивашко отцепил меня от шашки, только окунув в бочку с головой. И не один раз. Точно, кровь человеческая хмелит как крепкое вино. Только — не в бою, в минуты опасности, когда всё забивает адреналин. Там — эйфория победы, восторг успеха, счастье собственной жизни. А вот когда так… Когда убиваешь сам, своими руками, по собственному решению. Взвешенному, продуманному, спокойному. Смесь восторга и ужаса. От собственной власти, от собственной смелости властвовать над смертью. И — ужаса. От необратимости сделанного, от близости смерти к самому себе. Эффект сопереживания. Сопереживания с Творцом. Он сотворил — я уничтожил. Оба — навечно.

Факеншит! Как пьяный. Значит, будет и похмелье. Не зря тёзка — Иван Грозный ввёл водку для своих опричников. Кровавое похмелье лечить. Ох, господи, тяжко-то как. Сердце давит и горло зажимает. Надо срочно изобретать самогонный аппарат. Мудрость предков — она, того…. Содержит зерно истины, луковицу правды и стакан водки. Почему-то все продукты — горькие…

Теперь пришла моя очередь прижиматься к печке то животом, то задницей. Промок, однако. Чуток бражки я хлебнул, но — не то. Не будем переводить продукт. Ох как тяжко-то…

Но надо исполнять дела господские. Назовём произошедшее — наглядным уроком для местных жителей. Соответственно — завершение шоу не допускает раскисания. Где тут аборигены?

Оба приведённых мужика, поймав мой взгляд, сдёрнули шапки и поклонились. Всерад — быстро, суетливо, троекратно. Хрысь — с запаздыванием, подумавши, медленно. Мне, конечно, Всерадов вариант — приятнее. Но… Не потянет дядя. Не умён и душой слабоват.

— Подсаживайтесь, мужики за стол. В ногах правды нет. Там вон ещё баранина жареная осталась. Остыло, правда. И бражки ещё есть, наливайте себе сами.

— Благодарствуем. Ты зачем посылал-то? Говори, а то вишь беда-то какая, соседям-то помочь надо. Делов-то много.

— Ага. А будет ещё больше. У тебя, Хрысь. Вы, верно, знаете, что все земли, кроме Рябиновки, здешний владетель Аким Янович Рябина мне отдал…

— Сплетня такая была. Только коли Акиму сбрендилось чужим владением дариться — то его забота. А мы не Рябиновские, мы — «пауки». Мы люди вольные. Сами сюда пришли, сами эту землицу от княжьей власти получили, сами подняли. А не понравится — сами, как захотим, и уйдём.

— Ага. Уйдёте. Ногами вперёд. Вынесут. Ты какие дела-то делать торопился? Соседям домовины строить? И это — правильно. Надо поторапливаться — на реке живём. Скоро, поди, ещё какая дрянь накатится. А ты давай, строгай да подтёсывай. Да и себе не забудь. Ныне — мимо прошло. Может, и ещё погуляешь. Вольным. По пепелищу. Весь-то не запалили только с того, что дождь идёт. В другой раз — точно пожгут.

— Не пугай. Авось пронесёт.

— Так ты «авосем» прикроешься?! От мечей, от пожара?! Или тебе соседей да родню землёй засыпать — в радость?!

— Не ори на меня! Соплеват ты ещё! На меня голос повышать. Мы в холопы не пойдём. Кончай разговор.

— Сидеть! Мне «пауки» в холопах без надобности. Да только со стороны глядеть да подхихикивать, как вы тут дохнете — я не буду.

Хрысь начал вставать, потом снова осел на лавку, озлобленно уставился в стол. За нож, слава богу, ещё не хватается. А вот Ивашко уже сдвинул рукоять сабли на живот. И остальные… кто — поднялся, кто — развернулся. Всерад испугано переводит глаза с одного на другого.

Главная задача взрослого человека при стычке подростковых компаний — не допустить кровопролития. Только они меня взрослым не считают. «Соплеват». А себя — не считают детишками. «Мужи добрые»… Факеншит!

— Без головы жить нельзя. Даже и «паукам». Сами вы не смогли нового старосту избрать. Поэтому ставлю вам тиуна. В Пердуновке я поставил Потана. Здесь предлагаю это дело тебе, Хрысь. Что скажешь?

Хрысь подёргался, уточнил, что Потаня и вправду получил волю от Рябиновского владетеля, и тут же, в самом деле, по своей воле, пошёл в тиуны ко мне. И, как в «Русской Правде» сказано — в холопы. Со всем семейством, о чём и грамотка соответствующая есть. Пожевал бороду, покрутил головой, почесал за ухом. И издал вердикт:

— А я — хрен.

Ну, дядя, это я и так вижу. Ты давай конкретно.

— Я к те, боярыч, в холопы не пойду. И другим отсоветую. Мутный ты какой-то. Волшбой занимаешься. Вон, девку эту, Пригоду, только похоронили. От твоего, прости господи, заклятья померла. Теперь во этих полный двор набил. А ведь они — княжьи люди. Вот приедет какая власть, да всунет тебе виры двойные за двенадцать упокойничков. А отдавать чем будешь? И погонят твоих холопов на торг. Не. Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить.