Шандор Ференци - [30]

их как приятные ей репрезентации, как влечения. Позже, когда она увидела, что ей отказывают в удовлетворении, которое ей приносило действие, пропитанное сладострастием, разбуженные психические силы нашли свой путь к давно вытесненному психическому материалу и инфантильным воспоминаниям; в противном случае аналитик был вынужден интерпретировать это как повторение чего-то инфантильного и реконструировать детали и обстоятельства инфантильных событий при помощи аналитического материала, полученного из других источников (сновидения, ассоциации и т. д.). В данной ситуации легко было заставить пациентку подтвердить эти конструкции, ибо она не могла не признаться себе и врачу, что именно теперь испытала на себе эти предполагаемые действия и почувствовала соответствующие аффекты. Итак, «активность», которую мы до этого рассматривали как цельную сущность, расчленяется на приказы и систематическое подчинение давлению и запретам при постоянном поддержании «ситуации отказа», по Фрейду.

«Сон о мудром младенце» (1923)

(Psychanalyse III, Paris, Payot, 1974, p. 203)

Опубликованный вначале в первом номере International Zeitschrift für Psychoanalyse в 1923 г., этот короткий текст подчеркивает интерес к фигуре «мудрого младенца», появляющейся в некоторых сновидениях, что, видимо, наводит Ференци на мысль отнести этот сон к категории «типических». В последующих исследованиях, начиная с 1931 г., Ференци придает фигуре «мудрого младенца» метапсихологический статус: понятие «мудрого младенца» позволяет проиллюстрировать клинический случай травмированного ребенка, нарциссически разрушившего цельность своей личности, ставшего «расщепленным» взрослым вследствие импринтинга своей «травмы».

Мы довольно часто слышим, как пациенты, рассказывают сны, в которых новорожденные, очень маленькие дети или младенцы в пеленках с легкостью пишут, восхищают окружающих мудрыми речами или поддерживают беседу, требующую эрудиции, выступают, дают научные разъяснения и т. д. Содержание этих снов, думается, скрывает что-то типическое: первая поверхностная интерпретация сна часто ведет к ироническому восприятию психоанализа, который, как мы знаем, придает намного большее значение и приписывает большее психическое влияние переживаниям раннего детства, чем это обычно делается. Это ироническое преувеличение интеллектуальности совсем маленьких детей, следовательно, ставит под сомнение психоаналитические сообщения на эту тему. Но так как подобные феномены очень часто встречаются в сказках, мифах и в религиозной традиции и к тому же мы встречаем их в живописи (см. спор девы Марии с толкователями Писания), я думаю, что здесь ирония является лишь посредником для более глубоких и более серьезных воспоминаний субъекта о собственном детстве. Желание стать ученым и превзойти «взрослых» в мудрости и знании означает не что иное, как положение, обратное тому, в котором находится ребенок. Часть сновидений такого содержания, которые мне удалось исследовать, иллюстрируются известными словами одного распутника: «Как жаль, что я не сумел получше воспользоваться своим положением сосунка!» В конце концов не следует забывать, что ребенок действительно обладает большим количеством знаний — знаний, которые позже будут погребены посредством сил вытеснения[83].

Таласса. Эссе о теории генитальности (1924)

(Psychanalyse III, Paris, Payot, 1974, p. 250–323)

В этом «филогенетическом» эссе, настоящей «биоаналитической» фантазии, на фоне предложенной вымышленной схемы Ференци пробует обратить внимание на то, что можно нащупать «психоанализ корней», психоанализ «детства биологического вида». Автор руководствуется идеей, что сексуальность человеческого рода сохраняет «мнестический, наследственный и бессознательный» след великой катастрофы высыхания водной и морской среды. В «Талассе» Ференци выдвигает идею, что биологические, физиологические и психические отпечатки, обусловленные работой памяти представителя человеческого рода, располагаются как на онтогенетическом, так и на филогенетическом уровне и призваны передать желание символического, галлюцинаторного и реального возврата в тело матери, которая сама по себе является символом первоначального мира богини Талассы, из которого род человеческий когда-то был изгнан.

Если теперь мы рассмотрим всю эволюцию сексуальности от грудного младенца, который сосет свой палец, через нарциссизм генитальной мастурбации до гетеросексуального спаривания и если вспомним сложные процессы идентификации «Я» с пенисом и генитальной секрецией, мы придем к выводу, что вся эта эволюция, включая само спаривание, представляет лишь попытку «Я» — вначале робко и неумело, потом все более решительно и, наконец, почти удачно — возвратиться в тело матери, в положение, в котором столь болезненный разрыв между «Я» и средой еще не существовал. Коитус осуществляет эту временнэю регрессию тремя способами: что касается организма в целом — только галлюцинаторным образом, как во сне; что касается пениса, с которым идентифицируется весь организм, — ему это удается уже частично, а именно в