Шандор Ференци - [29]

ее. Но ей понадобилось почти два сеанса, чтобы решиться исполнить мне песню так, как она ее себе представляла. Она много раз останавливалась, сильно смущалась, пела сначала слабым и нерешительным голосом, пока, подбадриваемая мною, не запела громче так, что к концу ее голос полностью раскрылся и оказалось, что у нее очень приятное сопрано. Сопротивление все же не исчезало, она поведала мне, не без колебаний, что у ее сестры была привычка петь этот припев-чик, сопровождая его выразительными и лишенными всякой двусмысленности жестами, и она проделала руками несколько неуклюжих движений, чтобы продемонстрировать поведение сестры. В конце концов я попросил ее встать и пропеть песню точно так, как это делала ее сестра. После многих попыток, прерываемых приступами растерянности, она предстала передо мной этакой совершенной певичкой, с тем кокетством в мимике и жестах, которое она видела у своей сестры. С той минуты ей, похоже, стало нравиться выставлять себя напоказ, и она пыталась посвятить все свои сеансы анализа именно этому. Когда я это понял, я сказал ей, что мы теперь знаем, что ей хочется демонстрировать свои таланты и что за ее скромностью скрывается большое желание нравиться, но с танцами мы заканчиваем, и нам предстоит работа. Удивительно, как здорово эта маленькая интермедия помогла нашей работе; в ней проснулись воспоминания, которые никогда до этого не высказывались, они касались ее раннего детства — времени, когда родился братик, имевший по-настоящему пагубное влияние на ее психическое развитие и превративший ее в робкого и беспокойного, но в то же время дерзкого ребенка. Она вспоминала то время, когда была еще «маленьким чертенком», любимицей всей семьи и всех друзей, и как, не ожидая особого приглашения, даже с удовольствием демонстрировала все свои таланты перед публикой и вообще, как видно, чувствовала безграничное удовольствие от движений.

^{Четверо членов «Секретного комитета», Берлин, 1922: Макс Эйтингон, Эрнст Джонс, Шандор Ференци, Ганс Закс}

Тогда я взял ту активную интервенцию в качестве модели и попросил мою пациентку выполнить действия, которые вызывают в ней самое большое беспокойство. Она продирижировала передо мной (имитируя голоса оркестра) длинным фрагментом из одной симфонии; анализ этого привел нас к выявлению зависти к пенису, мучившей ее со дня рождения брата. Она сыграла мне на фортепиано сложную партию, которую исполняла на экзамене; немного позже, в анализе, оказалось, что ее страх выглядеть смешной при игре на рояле был связан с фантазиями мастурбации и со стыдом, их сопровождающим (запрещенные «экзерсисы для пальцев»). Из-за своей большой, называемой ею бесформенной, груди она не осмеливалась ходить в плавательный бассейн; лишь после того как при моей настойчивости она победила в себе это сопротивление, она смогла убедиться во время анализа в латентном удовольствии, которое получала, выставляя себя напоказ. Сейчас, когда доступ к ее самым тайным устремлениям стал возможным, она открыла мне, что во время сеансов была сильно озабочена своим анальным сфинктером: то ей приходило на ум издать звук, то заняться ритмичными сокращениями и т. д. Как это бывает после применения любого технического правила, пациентка затем постаралась усилить деятельность, преувеличивая получаемые задания. В течение некоторого времени я позволил ей так продолжать, а потом велел прекратить эту игру и относительно быстро нашел анально-эротическое объяснение страха неприятного запаха изо рта; ситуация с дыханием скоро заметным образом улучшилась — после воспроизведения соответствующих воспоминаний детства (а теперь и запрета анальных игр).

Самым значительным улучшением у пациентки мы обязаны открытию ее бессознательного онанизма, выявленного «активным» образом. У рояля она чувствовала — с каждым своим сильным и пылким движением — сладострастное, возбуждающее ощущение в области гениталий. Ей пришлось это признать после того, как я велел ей вести себя у рояля очень страстно, как это делают артисты, но как только эта игра начала доставлять ей удовольствие, она была вынуждена, по моему совету, отказаться от нее. Итак, мы смогли получить реминисценции и реконструкции некоторых инфантильных игр с гениталиями — вероятно, главного источника ее чрезмерной стыдливости.

Но настал момент подумать, что именно мы предприняли во время этих интервенций, и попытаться составить себе представление о взаимодействии психических сил, которому мы обязаны приписать неоспоримый прогресс анализа. Нашу деятельность в этом случае можно разделить на две фазы. В первой фазе мне пришлось дать пациентке, у которой были фобии определенных действий, приказ выполнить эти действия вопреки их неприятному характеру. Когда ранее подавляемые стремления стали источником удовольствия, пациентку пришлось подтолкнуть — во второй фазе — защищаться от них: определенные действия были запрещены. Последствием давления было то, что она полностью осознала некоторые импульсы, до этого вытесненные или выраженные в рудиментарной, неосознаваемой форме, и в конечном итоге