Шань - [12]

В первое мгновение Маккена даже не заметил, что произошло. Он был слишком увлечен вышибанием зубов одного из бузотеров. Его полированная трость из тикового дерева стремительно взмывала вверх и столь же стремительно опускалась вниз, круша человеческую плоть. Каждый меткий удар сопровождался хрустом, ласкавшим слух инспектора.

Истекающий кровью китаец повалился лицом на асфальт, и, перешагивая через него, Маккена внезапно ощутил добавочный вес в своей руке. Недоуменно повернув голову, он увидел портфель и того самого неприметного человека.

— Это для вас, инспектор Маккена, — промолвил китаец.

— Эй! — окликнул его тот. — Эй, ты!

Но было уже слишком поздно. Незнакомец растворился в обезумевшей пестрой толпе.

Среди всех китайцев, которым приходилось иметь с ним дело, Маккена был известен под кличкой Напруди Лужу. Даже те из них, кто работал под его началом, называли его так, правда лишь между собой и непременно на родном языке. Огненно-рыжий австралиец говорил на кантонском и немного на ханьском диалектах китайского языка с ужасающим акцентом. Он прошел курс обучения ремеслу полицейского в одном из малонаселенных районов Австралии, прежде чем эмигрировал в Гонконг десять лет назад. Он получил должность капрала Королевской колониальной полиции и благодаря откровенной подлости и огромной силе воли дослужился до звания капитана.

Он обладал чисто звериным, инстинктивным умением находить наиболее уязвимое место врага, и эта черта внушала страх не только его подчиненным, но и начальникам.

Однако находились и такие, кто не боялся Яна Маккены. И среди них — Верзила Сун, обладатель порядкового номера 489 в крупнейшей кантонской триаде, 14 К. Именно Верзила Сун, потерпевший неудачу при попытке полюбовно договориться с Маккеной, сумел обнаружить слабую точку австралийца. Капитан получил конверт с фотографиями, на которых он был снят вместе с одиннадцатилетним китайским мальчиком в позах столь интимных, что публикация этих снимков не только означала бы конец его карьеры, но и, более чем вероятно, обвинительный приговор уголовного суда.

Теперь дважды в неделю Маккена докладывал о деталях своей текущей работы прямо Верзиле Суну. В нарушение всех традиций номер 489 не побрезговал лично вручить капитану глянцевый малиновый пакет со снимками.

Этот жест имел свой подтекст: точно такой же красный конверт с символической суммой денег было принято давать прогоревшему конкуренту. И этим он смертельно ранил самолюбие австралийца. При всем старании Маккена не мог забыть тот миг, когда Верзила Сун вложил конверт в его руку. Каждый жест, каждый запах, а самое главное, лукавый, насмешливый блеск в глазах номера 489 неизгладимо врезались в память капитана. Такого оскорбления он забыть не мог, ибо Сун, лично явившись на рандеву и глядя снизу вверх на рослого австралийца, заставил того чувствовать себя жалким, ничтожным пигмеем.

Наконец его люди разогнали последних участников так называемых “беспорядков”, и Маккена задумался над тем, какое новое унижение для него придумал дракон из 14 К. Его лицо побагровело, и причиной тому было не пребывание в толпе истеричных желтолицых дикарей.

Маккена подул в свисток, призывая своих людей вернуться в фургон, доставивший их сюда из участка. Окинув взглядом китайца, валявшегося на тротуаре, капитан смачно плюнул в его разбитое лицо. Как бы ему хотелось, чтобы оно оказалось физиономией Верзилы Суна.

Развернувшись, он тяжело зашагал к фургону, повторяя про себя: Наступит день, когда я сделаю это. И тогда я уважу, как краснеет его лицо. Чума на него и его проклятую триаду.

Он открыл портфель, только добравшись до участка. Однако он не решился проделать это даже в своем кабинете. Вместо этого он прошел по коридору в мужскую уборную, где стояла невыносимая вонь. Единственное закопченное окно было закрашено белой краской. На полусгнившем подоконнике валялась целая груда черных высохших мух. Одна их них, все еще живая, не прекращала вялые попытки пробиться сквозь стекло. Проникавшего в уборную тусклого света зимнего солнца хватало ровно настолько, чтобы зародить у обессилевшего насекомого ложную надежду.

Маккена замешкался. Глупое постукивание мухи о стекло, звук которого усиливался, отражаясь от стен, раздражал его.

Внезапно Маккена перенесся в свое далекое прошлое, на дикие просторы Северной Территории в Австралии. Там, на границе пустыни Гибсона, он и его напарник напали на след трех аборигенов, обвинявшихся в краже шести молодых бычков. Маккена хорошо помнил, как заартачился Дик Джонс, его напарник, не желавший двигаться дальше, завидя пустыню.

— Только не туда, дружище, — его глаза превратились в две узенькие щелочки на загорелом лице. — Черт с ними, с этими козлами. Они сами изжарятся там.

Ни одно живое существо не могло находиться в январе в пустыне без укрытия от палящего солнца и без достаточного запаса воды.

— Они здесь как рыбы в воде, — возразил Маккена. — Во время перехода через пустыню они станут убивать животных одно за другим, пить их кровь и есть мясо. Им удастся улизнуть, если мы повернем назад.

— Послушай, они ведь голодают. Им приходится воровать, чтобы выжить.